— Давай посидим, сколько можно ходить!

Они пристроились рядом с тремя старушками. Одна из них была при коляске с младенцем, две другие присматривали за детьми постарше, игравшими в догонялки. Илона откинулась на спинку скамьи, подставив лицо лучам солнца. Ей было странно и томно, она чувствовала себя так, будто все ее кости растворились, а тело превратилось в желе. Ей не хотелось двигаться, не хотелось говорить, ей даже дышать было лень. Она закрыла глаза и стала думать о том, что с ней случилось, о том золотистом свете, который привиделся ей среди густо-синей тьмы… Карпов молчал, думая, что Илона задремала. Ему тоже было хорошо. Его девочка поправилась, они шли домой, а дома все есть — и покушать, и выпить немножко… Чего еще желать человеку?

Наконец Илона, глубоко вздохнув, сказала:

— Ладно, дедуля, пошли домой.

Алексей Алексеевич подхватил свой рюкзачок, натянул на плечи лямки, взял трость, поднялся — все это заняло у него немало времени, но Илона, как ни странно, на этот раз не почувствовала раздражения, наблюдая за медленными и неловкими движениями Карпова. Ну не может он по-другому, что тут поделаешь?

Они пошли в сторону Спаса-на-Крови по боковой аллее. Под деревьями, начинавшими понемногу желтеть, царила влажная тень, пятна солнца, пробивавшиеся сквозь листву, прыгали под ногами, как круглые золотые лягушки, и Илона снова подумала о том золотистом свете… Что это было такое, почему тот свет был так прекрасен и так манил к себе? Где он, этот свет? Что за коридор вел к нему, округлый, синий? Удивительно красивый синий цвет… Как бы попасть туда снова?

Мальчонка лет пяти мчался со всех ног им навстречу, визжа от обуявшей его радости. Илона, отвлекшись от мечтаний, с улыбкой посмотрела на него. Он был. почти рядом с ней и Карповым… И надо же было случиться такому, что столь же восторженный молодой пес выскочил на аллейку, заливисто гавкая и явно не соображая, куда несется. Столкновение было неизбежно, и Илона вдруг испугалась за малыша. Упадет, расшибется… Она резко шагнула вперед, наклонилась, протянула руки — и как раз вовремя. Мальчишка налетел на собаку, оба завопили как резаные, и пес кубарем покатился по влажной черной земле, а малыш влетел прямиком в протянутые руки Илоны. Она пошатнулась от толчка, но устояла и тут же крепко прижала ребенка к себе, бормоча:

— Ну, не кричи, все в порядке, ты ведь не ушибся, правда? Скажи, не ушибся?

Пацан перестал кричать, но испуг у него еще не прошел, по его мордашке в три ручья лились слезы, он всхлипывал, раскрыв рот… И тут сильные мужские руки протянулись к нему, забрав у Илоны дрожащее тельце ребенка. Илона подняла голову, но сначала увидела расширившиеся женские глаза — карие, с длинными, густыми ресницами. Женщина, держа за руку девочку лет семи-восьми, смотрела на мальчишку, судорожно обхватившего отцовскую шею. А отец…

Илоне показалось, что она сейчас потеряет сознание.

Перед ней, прижимая к себе плачущего ребенка, стоял Раменский.

И тут она вспомнила все…

Илона растерянно смотрела на Карпова, хлопотавшего у плиты. Она не помнила, как Алексей Алексеевич довел ее домой. Перед ее глазами неподвижно стояла одна и та же картина: Раменский, прижимающий к себе сына, а рядом — его жена, обнявшая за плечи тоненькую вихрастую девочку в джинсовом комбинезончике…

«Как же это так, — думала Илона, — почему у него такая жена?.. Она ведь должна быть совсем другой, она должна быть отвратительной особой, которую невозможно любить, иначе зачем Антон встречался с ней, Ил оной… Как же это так? Его жена… Она была примерно того же возраста, что и сама Илона, но совсем другая… Илона почему-то сразу это поняла, она как бы увидела суть этой женщины, заглянула в самую глубь ее души… И нашла там только нежность, доброту, спокойствие… Никому она не завидовала, никому не желала зла, просто любила мужа и детей и не хотела в жизни ничего другого… И деньги ее не интересовали». Илона не знала, как она об этом догадалась, но была уверена: потеряй Антон все, стань он нищим, больным, калекой, эта женщина будет все так же любить его и хранить ему верность, будет так же преданно воспитывать его детей…

Пошел дождь, по подоконнику застучали крупные тяжелые капли, и Илона повернулась и стала смотреть на темный двор с жалкими пародиями на кусты, торчавшими под облупившимися стенами. Плачущая крупными слезами ветка заглянула в окно. Илоне припомнился сон, что приснился ей давным-давно: в том сне вокруг нее не было ни земли, ни воды, ни облаков, ни неба, ни тьмы, ни света, был только липкий серый мир вокруг посеревшей, поседевшей души…

А потом был теплый золотой свет в прекрасной густо-синей глубине…

Илона вздрогнула и огляделась. До нее донеслась вонь сальной грязи, пропитавшей квартирку Карпова. Какое убожество… какое убожество! Как вообще она могла очутиться здесь, она, с детства мечтавшая о красивой жизни… Но разве тогда, в детстве и юности, она. мечтала о том, чтобы раздобыть красивую жизнь для себя за счет горя и сиротства чужих детей? Ох, нет, конечно же нет… Ее ладони до сих пор ощущали теплое маленькое тельце ребенка. Илона никогда не хотела иметь детей, впервые эта мысль появилась у нее после знакомства с Антоном, и то лишь потому, что в ребенке она видела средство удержать при себе Раменского…

И вдруг простое прикосновение к нежной коже малыша разбудило в ней нечто древнее, вечное, неистребимо присущее женщине…

Карпов поставил перед ней тарелку с жареной картошкой и двумя толстыми сардельками странного красновато-коричневого цвета с фиолетовым отливом. «Интересно, из чего это сделано, из дохлой лошади, что ли?» — равнодушно подумала Илона, принимаясь за еду. Есть ей не очень-то хотелось, но и обижать заботливого Карпова тоже было ни к чему, он ведь так старался. Алексей Алексеевич вдруг спохватился:

— А стопочку?

— А есть? — спросила Илона.

— Конечно! — воскликнул Карпов. — Нарочно приберег, чтобы твое выздоровление отпраздновать! Немножко, правда, ну, тебе ведь все равно нельзя пока что, наверное.

«Может, и нельзя, — подумала Илона, — а может, наоборот, очень даже нужно». Чтобы мозги прочистить. Чтобы смыть грязную накипь, образовавшуюся от бурления ее злобных мыслей. «Дура, дура, — без устали повторяла Илона, — как я могла такое придумать? С чего я взяла, что он меня любит? Он же прямо и честно сказал: развлеклись, и довольно. Расстанемся друзьями. А я вцепилась в него, как клещ, всю свою глупость выплеснула на него, всю свою бабью дурость…»

Они с Карповым выпили по стопочке, пожевали картошки, выпили еще по одной. В бутылке почти ничего не осталось, но Илона, как ни странно, не загорелась тут же страстным желанием сбегать за новой бутылкой. Она то и дело недоуменно поглядывала на собственные руки, упорно хранившие непривычное ощущение — ощущение, рожденное маленьким детским тельцем, хрупким, теплым, беззащитным… Разве сможет она заменить этим малышам мать? Нет, конечно, маму никто не заменит… Илона вспомнила тот день, когда узнала о гибели своих родителей. Она была уже вполне взрослой девушкой, но… но острое чувство сиротства, родившееся в тот страшный момент, больше никогда не покидало ее, хотя и спряталось где-то на самом дне души. Мама…