Полицмейстер Бьернфут молчит. Он молчит и медленно покачивает головой. Смотрит на стакан с виски, колеблется, но в конце концов решает сказать всю правду:

– Нет, насколько мне известно, никого другого у нее не было. Однако я совершенно уверен, что именно управляющий Фаст лишил ее жизни.

Господин директор вздрагивает, мотает головой, словно пес, отряхивающийся от воды. Спрашивает, какого черта… Что господин полицмейстер имеет в виду?

Полицмейстер Бьернфут смотрит на директора и думает: «Он не знал. Он действительно не знал».

А затем рассказывает все как есть. О рубашке в камине. О том, что рассказали служанки.

Закончив свой рассказ, он ожидает, что Лундбум что-то скажет, хоть как-то отреагирует.

Но директор сидит молча, широко раскрыв глаза и рот.

Полицмейстер начинает тревожиться.

– Господин Лундбум, господин Лундбум, что с вами? Как вы себя чувствуете?

Но директор лишился дара речи. И подняться он тоже не может.

Полицмейстер зовет фрёкен Хольм. Одна из кухонных девушек отправлена за доктором, а сам он вместе с несколькими оставшимися посетителями ресторана с трудом доносит Яльмара Лундбума до кровати фрёкен Хольм.

– Он не пьян! – кричит полицмейстер. – Я видел его пьяным, тут другое. Посмотрите на него, он пытается что-то сказать!

Прибывает доктор, но к этому моменту директор уже снова обрел способность ходить и говорить.

Доктор подозревает никотиновое отравление и нарастающее расширение сердца. К тому же умеренность в питье никогда не повредит, считает он.

– Это касается и защитников правопорядка!

Ребекка всплывает из темноты и слышит чей-то крик. Голова раскалывается от боли, а когда она пытается вздохнуть, обнаруживается, что она не может дышать через нос. Такое ощущение, что кто-то придавил к ее лицу комок глины, залепив носоглотку и легкие.

Она боится пошевелиться, ибо тут же откуда-то изнутри на нее накатывает тошнота.

Кто-то кричит прямо над ней в темноте. Мужчина.

– Нет, нет! – кричит он. – Об этом мы не договаривались!

Ребекка лежит в странном положении, ноги заведены назад, руки за спиной.

Поначалу ей кажется, что она перебита пополам и у нее сломан позвоночник.

Потом слышится женский голос. Майя Ларссон.

– Тс-с-с, это уже самое последнее. Все это ради тебя, любимый. Успокойся. Если ты только отгонишь ее машину…

– Нет, я ничего не намерен делать. Я такого не обещал. Ничего не буду делать.

– Хорошо, хорошо, я сама ее отгоню. Я все сделаю сама. Возьми себя в руки. Сядь. Не топчись здесь. Спокойно.

Нет, позвоночник не сломан. Она просто связана. И голова раскалывается от дикой боли до самой шеи. Ребекка старается задержать дыхание, чтобы понять, где Маркус.

Лежать неподвижно. Лишь бы не вырвало. Не шевелиться. Иначе Майя опять стукнет ее по голове.

Она слышит звук бутылки, поставленной на стол. И что-то еще. Стакан?

– Вот, – говорит Майя. – Только успокойся. Я скоро вернусь.

– Что ты собираешься делать? Куда ты? Не оставляй меня одного.

– Я отгоню ее машину. Парня я положу в лодку и переверну ее. Обычный несчастный случай. А для нее я принесу брезент и какой-нибудь груз.

– Ты обещала, что я не буду ни в чем замешан. Ты так сказала.

– Прости. Но тебе и не придется ничего делать.

Голос становится глуше, словно Майя прижимается губами к волосам Эрьяна.

– Потерпи. Скоро все кончится. И тогда у тебя будет все, что пожелаешь. Ты сможешь поехать куда захочешь. Делать что захочешь всю оставшуюся жизнь. И если ты решишь взять меня с собой…

– Да, я этого хочу. Ты должна остаться со мной.

– …то я поеду с тобой.

Шаги по полу. Затем дверь, которая открывается и – закрывается.

Звук стакана, когда он придвигает его к себе. Звук металлической пробки, когда мужчина открывает бутылку. Звук жидкости, наливаемой в стакан.

«Она ушла? – думает Ребекка. – Он один?» Да, похоже, один.

«Если бы я могла понять», – думает она, стараясь не впасть в забытье. Оно притаилось в ней, как удары сердца, – это черное избавление. Жалкие доли секунд, когда рвущая тело на части боль отступает. Тело хочет сдаться. Опуститься на дно.

«Нет», – твердит Ребекка сама себе. А вслух произносит:

– Она убьет тебя.

Проговорив эти слова, Мартинссон открывает глаза.

Мужчина Майи сидит за кухонным столом. Он вздрагивает и смотрит на нее во все глаза.

– Эрьян, – произносит Ребекка – голос звучит глухо из-за разбитого носа, она с усилием выплевывает на пол слизь и кровь, заливающуюся в горло. – Она убьет тебя.

– Чепуха, – возражает он. – Заткнись, а не то я проломлю тебе череп.

Ребекка дышит краткими вздохами.

– Череп у меня уже проломлен, – отвечает она. – Ты ведь не хотел этого? Убить ребенка.

Эрьян ударяет кулаком по столу и начинает страшно орать:

– Заткнись! Заткнись, кому говорю! Она делает все это ради меня. Ради меня! И зачем ей убивать меня? Ведь тогда она не получит ни гроша.

Отодвинув стакан, он берет бутылку и выпивает пиво прямо из горлышка.

– Двоюродные сестры не имеют права наследования, – произносит он, как выученный урок. – Суль-Бритт и Майя были кузинами.

– Правильно, – отвечает Ребекка. – А вот тетушки имеют. Мать Майи – тетка Суль-Бритт. Подумай сам. Если бы Суль-Бритт была жива, ты все равно получил бы половину. А половина – это много денег. А вот Майя ничего бы не получила. Поначалу у нее хватало терпения. С тех пор как она сбила насмерть сына Суль-Бритт, прошло уже три года.

– Это несчастный случай. К нему она не имела никакого отношения.

– Эх, Эрьян! Конечно, имела. Но у нее хватало терпения. Все должно было выглядеть как несчастные случаи. А потом она вдруг заторопилась и… Как вы познакомились?

– Не твое дело, – буркнул Эрьян, вытирая рукавом лоб и верхнюю губу.

«Времени мало, – подумала Ребекка. – Майя скоро вернется».

– Думаю, она сама начала за тобой ухаживать, – произносит Ребекка немного торопливо. – Это не случайность. Мне она сказала, что ты пришел к ней в дом считывать показания счетчика для воды. Чтобы потом иметь возможность утверждать, что ты обманул ее. Использовал ее, чтобы добраться до Суль-Бритт и Маркуса. А теперь подумай сам: почему вдруг возникла такая спешка? Отца Суль-Бритт она убила всего несколько месяцев назад, и теперь Суль-Бритт и… ну, Маркусу удалось сбежать. Ты не догадываешься, с чего она вдруг так заторопилась.