– Пей, – приказала Тинберга, протягивая Олегу наполненный до краев серебряный кубок, который каким-то непостижимым образом оказался у нее в руках.

Юный граф залпом осушил кубок, не чувствуя вкуса вина и не отдавая себе отчета в том, зачем он это делает. Одно он знал твердо. Королева Тинберга вправе распоряжаться в этом таинственном месте, а Олегасту Анжерскому следует слепо выполнять все ее указания.

Вино оказалось неожиданно крепким, и у Олега закружилась голова. Его тело, еще недавно сотрясаемое ознобом, обдало жаром. Тинберга расстегнула застежку его плаща и помогла избавиться от одежды. Сама она была обнажена, и растерявшийся Олег почти с ужасом смотрел на ее тело, располневшее за последние годы. Но когда Тинберга вновь взяла его за руку, он покорно пошел за ней по горящим углям, даже не замечая их жара, ибо был твердо уверен в правильности пути, избранного королевой.

Возле огромной статуи они остановились. Олег почти сразу догадался, что перед ним Великая Матерь всего сущего, дарующая не только жизнь, но и удачу. Анхельма отрезала по пряди волос у Олега и Тинберги и бросила их на золотое блюдо. Потом она зачерпнула ладонью огонь из золотой чаши и, коротко встряхнув рукой, смахнула его туда же. От запаха горящих волос Олегу стало дурно, он покачнулся и оперся плечом о плечо Тинберги.

– А он не слишком юн для брака? – спросила королева.

– Сейчас узнаем, – отозвалась Анхельма. – Нужна кровь его и твоя.

В руках у благородной дамы был золотой паук, которого она, не задумываясь, приложила к груди Олега. Юный граф едва не закричал от боли, когда острые ножки насекомого впились в его грудь. Впрочем, это продолжалось недолго, и через мгновение Анхельма уже стряхивала кровь Олега с ножек паука на золотое блюдо, а капли, выступившие на теле юноши, слизнула языком Тинберга.

Потом Анхельма приложила золотого паука к ослепительно белому телу королевы, для чего ей пришлось приподнять левую грудь Тинберги, под которой тут же проступила кровь. Эти алые капли Олег послушно слизнул и почувствовал солоноватый вкус чужой крови на губах. Анхельма бросила щепотку какого-то порошка на золотое блюдо. Олег с удивлением следил, как над блюдом поднимаются один за другим два кольца дыма, которые затем соединяются в одно, очень напоминающее королевский венец.

– Свершилось, – торжествующе воскликнула Анхельма. – Его удача стала твоей удачей, королева. И оба вы умрете с коронами на головах. Этого мальчика ждет великая судьба, и удача его безмерна. Обрати внимание на царский знак на его груди. Точно такую же лилию носит на сердце Воислав Рерик. Над головой Олега простерты руки не только Великой Матери, но и бога Велеса. Смело бери его удачу, благородная Тинберга. Этой удачи хватит и ему, и тебе, и даже твоему сыну Людовику.

– Верши, – твердо сказала Тинберга. – Пусть еще один муж возляжет на ложе Великой Матери.

Олег плохо понимал, какой обряд вершится сейчас в храме Великой Матери, и почти не слышал слов Анхельмы, которые та произносила над его головой. Он понял только то, что отныне Тинберга становится его женой, но об этом их браке будут знать только боги.

Видимо, от растерянности, а быть может, от сонливости, вдруг сковавшей его разум, он в ответ на вопрос Анхельмы повторил вслед за Тинбергой только одно слово:

– Верши.

И все свершилось по воле богов на брачном ложе, которое вдруг поднялось из глубин земли, во всяком случае, так показалось Олегу. Ноги благородной Тинберги раздвинулись, и роза, поддерживаемая с двух сторон пауками, раскрыла навстречу шмелю свои лепестки. Губы Тинберги жадно впились в шею юного любовника, а ее властная рука не позволила шмелю пролететь мимо цели. Граф Олегаст Анжерский впервые познал женщину, и этой женщиной была королева, ставшая к тому же его тайной женой. Возможно, Олег и испугался бы за свою душу, но сил для испуга ему уже не хватило, и он погрузился в сон, почти такой же сладкий, как и недавняя явь.

– Красивый мальчик, – услышал он сквозь дрему голос Анхельмы. – Великая Мать должна быть довольна твоими усилиями, благородная Тинберга.

– А что Хирменгарда?

– Она повела твоего сына по другой дороге, и конец ее утонул в тумане.

– Неужели ничего не прояснилось?

– Твой сын умрет королем, но будет ли его жизнь короткой или длинной – зависит от той, что обнимала его на этом ложе.

– Они умрут в один день? – испуганно спросила Тинберга.

– Нет, королева. Но ранняя смерть Хирменгарды может повредить твоему сыну.

– Она больна?

– Нет, она здорова. Меня смутила тень, упавшая на ее лицо во время обряда. Это дурной знак насильственной смерти.

– Быть может, мы поторопились с обрядом. Возможно, его вовсе не следовало проводить, – задумчиво проговорила Тинберга.

– Это уже не в наших силах, королева. Воля богов была высказана слишком ясно, круг должен был замкнуться, иначе в эту брешь ринулся бы навий мир, терзая и ваши души, и души ваших сыновей. К тому же этим обрядом ты привязала к себе не только Олега, но и его отца, ярла Драгутина, а это дорогого стоит, благородная Тинберга.

– Значит, мы теперь можем спать спокойно?

– В этом мире, благородная госпожа, живут не только духи, но и люди. Желания одних сталкиваются с желаниями других, и боги не всегда делают угодный нам выбор.

– Предупреди Хирменгарду, чтобы держалась настороже, хранила как зеницу ока свою дочь Ефанду. Этой девочке уготована великая судьба.

– Я все сделаю, королева.

– Буди мальчика, нам пора.

Париж еще спал, когда небольшая кавалькада во главе с королевой Тинбергой двинулась в обратный путь. Королева была задумчива, Олег – почти испуган. Впрочем, морозный воздух очень быстро привел его в чувство, и теперь он пытался припомнить все происходившее с ним в языческом храме во всех подробностях. Впрочем, они были такого рода, что вогнали его в краску. Он воровато покосился на Тинбергу, но та, встретившись с ним глазами, нисколько не смутилась, а лишь улыбнулась и ласково кивнула ему.

– Ты держался молодцом, граф Олегаст, и пусть звезда Великой Матери всегда сияет над твоей головой.

Больше никто в эту ночь ничего от него не потребовал, и он без проблем добрался до своей постели. А проснувшись поутру, Олег решил, что обо всем, случившемся с ним в храме, лучше забыть, ибо сути таинственного мистического обряда ему не понять, а требовать объяснений от королевы в данной ситуации было бы глупо и опасно. Слегка тревожили его следы, оставленные на груди таинственным пауком, которые образовали на его коже странный рисунок, но он полагал, что со временем ранки затянутся и воспоминания о храме Великой Матери исчезнут не только с его тела, но и из памяти.

В королевском замке никто юного графа не удерживал, и он без помех выбрался за ворота, которые обычно открывали с восходом солнца. Королева Тинберга полагала, что среди бела дня в славном городе Париже ни ей, ни ее сыну герцогу Людовику ничто не грозит. Впрочем, замок охраняли почти полтысячи королевских мечников, способных защитить покой благородных особ, вверенных их попечению.