Я сказала:

— Парис! Я принадлежу тебе. И все мои богатства тоже.

Я предалась ему всем существом, вобрав его в себя.

И раз за разом достигали мы вершин блаженства. И ризы черной ночи украсились пурпуром, и смарагдом, и радугой, что солнце лишь рождает или страсть. И мы откинулись на одеяла, когда испили до дна золотую чашу Киприды, ее чистейший безупречный нектар.

Но сон бежал от меня. Я смотрела сквозь отверстие в крыше шатра: луна уменьшилась и поднялась так высоко, что столб лунного света падал прямо в шатер. Он выхватывал из тьмы лицо спящего Париса.

Он был так прекрасен, что мог вызвать зависть богов. Приподнявшись на локте, я смотрела на него. Он крепко спал. Завороженная красотой, я не сводила с него глаз. О, какой же строгий учитель отмеряет нам мерой за меру! Я была так же зачарована, как те люди, которые видели меня, и ведь именно это мне так не нравилось в них.

Я резко распрямилась и встала на ноги. Раздвинув шкуры, вышла наружу и зажмурилась — таким ярким показался мне лунный свет. Ветви деревьев раскачивались, отбрасывая черные тени. Я привстала на цыпочки и втянула в себя воздух. Он был прохладным и пах хвоей. Издалека доносился шум моря. Этот остров гораздо больше, чем Краная: в здешних лесах водятся звери.

Луна была надкушена сбоку и поубавилась с тех пор, как мы с Парисом бежали. Луна никогда не дремлет, она отсчитывает ночи, которые я провела с любимым.

XXVII

Розовоперстая Эос — заря постепенно заливала небо, она заставила поблекнуть луну, превратив ее в бледный призрак, который спешит уйти на запад. Белопенное море простиралось, куда ни глянь. Где-то за ним, невидимая, находилась Троя.

Я не могла представить себе, какова она. Я слышала, что ее называют «изобильная, крепкостенная твердыня». Там улицы широки, там дуют буйные ветры. Но из этих слов не складывалась картина. И я гадала: как я приму этот город? Как он меня примет?

За спиной раздался шорох. Парис вышел из шатра, протирая глаза. Восходящее солнце ударило ему в лицо, позолотив кожу. Он зажмурился, потряс головой, потом огляделся. Увидел меня, подошел и обнял.

— Тебе не холодно?

Сбросив плащ со своих плеч, он закутал меня. Только тут я поняла, что замерзла.

— Спасибо! — сказала я, прижалась к нему и сразу согрелась.

Вдвоем мы отправились обследовать остров. Он был так велик, что, бродя по лесу или карабкаясь в гору, легко было забыть, что мы на острове. Густые леса были наполнены журчанием быстрых ручьев, пением птиц и казались волшебными.

— Не удивительно, что здесь родилась Афродита, — сказала я, когда мы проходили мимо родника, белой лентой ниспадавшего с высоты в пруд.

Этот остров казался самым прекрасным садом удовольствий, созданным на земле.

Нам встретилась миртовая роща, похожая на семью из нескольких поколений женщин: родоначальница, высокая и мощная, а вокруг нее — дочери пониже и внучки, юные и хрупкие, еще в цвету. Запах был таким густым, что, казалось, его можно зачерпнуть ладонями.

— Вот оно, это место, — сказал Парис. — Здесь мы должны построить для Афродиты святилище.

Мы стали искать камни, чтобы сложить алтарь в честь богини. Они во множестве валялись и по берегам ручьев, и в миртовой роще. Но чтобы принести их и сложить один на другой, нам потребуются силы и сноровка.

— Может, позвать людей на помощь? — спросила я. — Они все сделают быстро и легко.

— Нет, — ответил Парис. — Мы должны построить алтарь своими собственными руками.

И мы трудились весь день, подкатывая камни и укладывая их. На закате чудесный алтарь под бережной защитой старого миртового дерева был готов.

Руки Париса покрывали ссадины и царапины. Я взяла его ладонь и поцеловала. Эта рука убила двоих пиратов, но раны на ней появились не оттого, что Парис угождал Аресу, а из желания угодить Афродите. Афродита обладает над Парисом большей властью, чем Арес.

— Теперь нужно оросить землю, чтобы освятить рощу.

Я посмотрела на нашу почти пустую флягу. Мы выпили вино, утоляя жажду во время своих трудов.

— Не знаю, будет ли богиня довольна этими остатками… — растерянно сказала я.

— Для орошения мы воспользуемся не только вином.

Парис взял флягу и торжественно вылил ее содержимое на землю, призывая богиню. Затем повернулся ко мне.

— Ты знаешь, какой ритуал богиня ценит превыше всего, — сказал Парис и положил руки мне на плечи. — Мы должны исполнить его у нее на глазах, перед ее алтарем.

Я запротестовала, но богиня, видимо, решила почтить своим присутствием миртовую рощу. Она вмешалась и вновь воспламенила мое сердце. Я расслышала ее смех сквозь шелест листвы. Я даже увидела ее, полускрытую в тени дерева.

«Освятите мою рощу, свершив здесь любовный ритуал. Оросите мою рощу влагой любви», — шепнула Киприда и толкнула меня в объятия Париса.

И сразу твердая земля превратилась в лужайку, поросшую мягкой травой, которая сомкнулась над нами, когда мы опустились на нее, и воздух наполнился благоуханием цветов. Мы были счастливейшие из смертных, по крайней мере так нам казалось под взглядом Афродиты. Каждое движение было исполнено совершенного изящества, каждое слово — музыки, и соитие превратилось в прекрасный танец. Ночью, в походном шатре наша любовь была всесожжением плоти, а при дневном свете, в священной роще мы стали бесплотны, словно сотканы из эфира.

Позже я лежала и глядела в голубое небо. Повернувшись, погладила Париса по щеке. Он блаженно вздохнул.

Я все еще видела богиню, смутный образ на самом краю зрения. А за спиной Афродиты показалась темная фигура, которая пыталась привлечь к себе ее внимание, положив руку ей на плечо. Я заметила меч. Это был Арес, любовник Афродиты. Затем он сделал шаг вперед и решительно встал рядом с ней. Она пыталась отодвинуть его назад, но он не сдавался. Она улыбнулась, как бы говоря: «Я хочу его прогнать, но, сами видите, он такой упрямец».

Бог войны рука об руку с Афродитой. Она позвала меня. Он последовал за ней. У каждой из нас свой любовник. А я как думала? Если мой любовник со мной, то и ее хочет быть с ней.

И мне вдруг расхотелось оставаться в этой роще. Из-за того, что сюда явился он, этот ужасный бог, разрушитель красоты. Я села и стала разыскивать свои разбросанные одежды. Парис протянул руку.

— Что с тобой? — удивился он.

Неужели он не видел бога войны?

— Афродита не одна. Я не могу на него смотреть.

— На кого? — спросил Парис и тоже стал собирать одежду.

Он ни о чем не подозревал. Ничего не видел. Счастливец Парис.