к нему. Законодательство рассматривает проституцию как необходимое зло. Немножко полиции, главным образом ради контроля над распространением и против распространения сифилиса у зарегистрированных женщин, – вот большей частью все, что делается. Несправедливый интерес мужчины здесь явно оказывается решающим. Не сама женская проституция, но только незаявленная и противная регламенту практика её выслеживается тайной полицией и наказывается. И потому дело всегда идет здесь вовсе не по существу, а только о неисполнении полицейских предписаний. Мужчины, участвующие в подобных делах, фигурируют иногда в качестве свидетелей, но отнюдь не в качестве обвиняемых, так как дело, в особенности с денежной стороны, не принадлежит ведению полиции и доходит до суда лишь вследствие неисполнения полицейских предписаний женщиной, находящейся под контролем. Женщины время от времени подвергаются медицинскому освидетельствованию. Но какую пользу оказывает этот сифилитический диагноз и следующее за ним лечение, это может сказать только чёрт. Медики, разумеется, убеждены в том, что здесь они совершают весьма ценную работу. И в самом деле, работа эта, во всяком случае, имеет цену в том смысле, что за нее платят. Женщины же, подвергнувшиеся осмотру, получают от него только много хлопот, не считая того обстоятельства, что они служат невольным объектом для донны-науки, которая в этом жанре уже чревата всякими предохранительными сыворотками. Но так как мы отнюдь не являемся сторонниками хваленого общего человеческого права на сплошную сифилизацию в будущем и не хотим ждать уничтожения больших городов, то мы должны подумать, как бы иными путями освободить мир и прежде всего нашу страну от колоссального позора и от ядовитых болячек.

Надо взяться за мужчин. Проституционное деяние должно прежде всего на их стороне не только считаться пороком, но и наказываться как преступление. Наказание может быть умеренным; главное будет в том, что преступнику угрожает публичность дела и что с принципиальной точки зрения злоупотребление женщиной запрещается уголовными законами. Спрос на всякие услаждающие и облегчающие разврат заведения станет тогда пропадать, и будущий дом терпимости зои-бизапи социалистов не будет уже служить отговоркой для развратников.

Но что же будет с проститутками без ремесла и без рынка? Для них, конечно, необходимы будут переходные меры. Нужно создать убежища, где бы они, при желании, находили в случае нужды приют за выполнение известных работ. Если же они не пожелают воспользоваться убежищами, то общество свое дело сделало, и они могут сами подумать, где им оставаться и как им существовать или погибать. Во всяком случае, их шансы будут тогда все же лучше, чем если бы они до конца изжили избранную ими профессию, вплоть до банкротства своих прелестей, да в придачу уплатили еще дань всем полицейским приятностям.

В противоположность нашему на праве основанному суждению существующая ныне тенденция уже много раз стремилась к тому, чтобы интернировать проституток в определенных частях города и даже размещать их в казармах, т. е., говоря просто и откровенно, мило заняться снова учреждением настоящих публичных домов. Но, по нашему мнению, лучше было бы и проституцию, как многое другое, формально взять на полное казенное содержание. От социализма такой режим отличался бы тем, что он все-таки делал бы различие между проституткой и не проституткой, тогда как социал-демагогия в точности приравнивает друг другу порок и добродетель, бесправие и право. Государство в роли прямого и косвенного содержателя домов терпимости было бы вообще поучительным учреждением, прелести которого расписывать излишне.

Однако, имея в виду нашу указанную выше серьезную перспективу, нужно ответить еще на одно возражение. Что будут делать после уничтожения проституции, посещающие проституток мужчины? Не внесут ли они разложение в солидные области при недостатке удобных случаев к привычному поведению? Мы думаем, что часть из них приобретет действительно лучшие привычки; другая часть попытается пойти напролом, но при всяком действительно твердом отпоре потерпит позорное поражение. Другие возможности немного значат. Более тонкая жизнь полусвета, сравнительно дорогая, доступна ведь лишь немногим! Против последней формы, кстати заметить, можно сделать что-нибудь только путем нравственного влияния, ибо уголовный закон и полиция, даже вообще всякие формы внешнего принуждения здесь, по природе дела, неприложимы. Уголовное законодательство имеет свои границы; оно должно охранять право, и если бы проституция не имела на мужской стороне активного нарушения права, т. е. злоупотребления женщиной, то было бы трудно приступить к этому позорному явлению законодательным и юридическим порядком. Мы вообще стоим за расширение и усиление наказаний, и тот, кто в уничтожении проституции чует слишком много опасности для приличных женщин, может успокоить себя тем, что в крайнем случае за сексуальные проступки и преступления могут быть наложены сильно действующие наказания.

6. Где хорошие нравы имели бы силу, там можно было бы отказаться от указанного выше расширения сферы уголовного права. Но вещи, от которых нелегко отказываются, отнюдь не могут быть достаточно охранены исключительно моралью. Кроме того, ход развития совершается не от преобладающего внешнего права к чисто нравственным гарантиям, а наоборот, от преобладающей нравственности к ясно выраженному праву. Идеал поведения, конечно, лежит в области нравственной мощи, ибо это – прогресс, если простая мораль и боязнь нравственного осуждения достаточны, чтобы внушить стремление к хорошему поведению. Но при всяких условиях надо ожидать исключений, и уже на этом только основании положение о наказаниях, где нужно, должно не только остаться, но и достаточно отвечать правовой потребности в каждом отдельном случае.

При нынешнем положении дел право полов есть одна из наиболее пренебрегаемых, даже частью прямо заброшенных областей. Ввиду разложения нравов здесь уместно не устранение, но усиление внешних наказаний. Законодательство о разводе свелось к смехотворным пустякам, а шаблонно-одинаковое отношение к случаям женской и мужской неверности есть, кроме того, признак тупости и упадка. Браки стали уже потому менее многочисленными, что общая расслабленность сделала брак менее надежным. Однако все это относится к области нравственного разложения, с которым и связано исчезновение правовых установлений. Если кто-нибудь пожелает сделать попытку к спасению, то, кроме духовного освежения морали, ему останется еще усилить наказания. Так как область религии пришла, как и следовало тому быть, в разрушение, то нравственность, которая была сплавлена неестественно с суеверием, должна быть установлена на своих собственных основаниях. Последние перспективы, конечно, и здесь не будут отсутствовать; но они будут ставить на вид только то, что можно знать, что действительно приемлемо.

Кроме уменьшения количества браков, под вопросом стоит и их запаздывание. Последнее у низших слоев населения до сих пор было менее важно. В среднем и высшем слоях оно основывается на двоякого рода роскоши. Во-первых, мужчины слишком задерживаются на различных стадиях своей профессии, и проходит слишком много времени, пока достигается самостоятельность. Во-вторых, на стороне