К счастью для нее, Маргарита вернула хрустальную затычку на место, герметично закрыв пузырек, и лишь тогда Мабель вздохнула и спокойно промолвила:

– Должна вас предупредить, моя королева, что этот эликсир предназначен исключительно для мужчин.

– Вот как! – только и произнесла Маргарита.

– На вас он мог подействовать самым ужасным образом, возможно, даже убил бы…

– Вот как! – задумчиво повторила королева. – А ты уверена в эффекте, который он произведет на… него?

– Я вам уже говорила, моя прекрасная королева. Любой мужчина, который выпьет несколько капель этого эликсира, будь то в чистом виде или же добавленных в какой-либо напиток – воду, вино, ячменное пиво, – этот мужчина вас полюбит. Он будет любить только вас, и никакую другую, так как заклинания, обращенные к высшим силам, были произнесены на ваше имя, – на имя Маргариты Бургундской, королевы Франции. Если этот мужчина любил другую женщину, он ее забудет. Или же, если не забудет, то возненавидит. Вы, и единственно вы, будете властвовать над его мыслями, его сердцем, его душой, его чувствами. Он не сможет не думать о вас, не сможет не желать вас – страстно, безумно. Ваше отсутствие лишь усилит его страсть. Ваши поцелуи будут действовать на него, как масло на огонь. По вашему усмотрению, вы сможете сделать так, чтобы этот мужчина постепенно умирал либо же, напротив, жил и дальше, если вам того захочется, жил, чтобы любить вас неутолимой любовью, и если вы убьете его любовью, то в ваших объятьях он угаснет с последним поцелуем, последним любовным возгласом.

При столь живописной картине эффектов, кои должен был произвести эликсир, страстное сердце Маргарита затрепетало и чуть не разорвалось.

Она ненавидела Буридана.

И она его обожала.

Она собиралась убить его… убить любовью!

Ее мечта о возмездии не знала границ. Видеть, как мужчина, который пренебрег ею, валяется у нее в ногах, дрожа от страсти, и заставить этого мужчину умереть с поцелуем на устах! О более полной и изощренной мести она не могла и мечтать.

Ее кипучая натура, ее извращенный мозг, ее обостренные чувства – все в ней пело при этих дерзких помыслах любви и тайны, в которых высшие силы одерживали верх над силами человеческими.

Стоя в уголке, Мабель смотрела на королеву, словно злой гений, мрачным взглядом оценивая последствия своих ядовитых слов на эту женщину, чья беда заключалось в том, что она обладала слишком буйной жизненной силой. Жизнь, возможность чувствовать жизнь, воспринимать и накоплять все ощущения жизни, так вот, эта возможность – которая присуща всем живым существам, но лишь у людей поддается анализу – никогда не остается в естественных пределах. Когда человеку всего вышеперечисленного не хватает, он становится похож на гриб, который влачит жалкое существование, испытывая недостаток ощущений и чувств. Когда же последних наблюдается явный избыток и они донельзя обостряются, человек становится феноменом, монстром, анормальным индивидуумом, вроде Локусты, Агриппины, Нерона, Маргариты Бургундской.

– Когда вы намерены использовать эликсир? – спросила Мабель безразличным голосом.

– Тебе-то какая разница! – проворчала королева.

– Лично мне совершенно все равно, разве что интересно было бы взглянуть на результаты моего труда, но вот для вас значение имеет большое, так как в тот самый час, когда ваш избранник выпьет эликсир, должны быть произнесены соответствующие заклинания, и лишь я знаю формулу этих обращений к высшим силам…

– Так и быть!.. Пусть пройдут сутки. Завтра в полночь можешь произносить свои заклинания.

И королева, своей мягкой и грациозной поступью богини, удалилась в ораторию, где упала на колени перед образом Христа.

– Завтра в полночь Буридан будет мертв! – прошептала Мабель.

Прево Парижа, мессир Жан де Преси, проживал на Гревской площади, неподалеку от дома с колоннами. То был человек с лицом, похожим на ледяную глыбу, суровый на вид, но весьма покладистый в делах, спорый в работе и способный оказывать большие услуги – своему начальству – в период смуты, а такие вещи частенько случались в те времена, когда власть была отнюдь не так сильна, как в наши дни.

Если читатель спросит, идет ли речь о власти королевской или же о власти республиканской, мы попросим его ответить на этот вопрос самого.

Таким образом, Жан де Преси, человек достойный, сменивший на занимаемом посту Барбетта, как никто другой умел преподать парижанам полезный пример. Приказать схватить дюжину бунтовщиков, повесить двоих из них на Гревской площади, двоих у Трагуарского креста, двоих у Центрального рынка, троих или четверых пригвоздить к позорным столбам, одного или двоих, для разнообразия, колесовать было для него делом одного дня, и сей факт как нельзя лучше доказывает, что новый прево Парижа был, как мы уже отметили, крайне спор в работе.

Но мы также говорили, что он был еще и весьма покладист в делах.

Так, к примеру, когда ему доводилось схватить за шиворот какого-нибудь обвиняемого в колдовстве еврея – что обычно означало, что король нуждается в деньгах, – то, если еврей говорил ему:

– Тысяча экю, если позволишь мне бежать!

– За кого ты меня принимаешь, гнусный безбожник? – отвечал Жан де Преси. – Две тысячи экю, и это мое последнее слово.

В тот вечер – мы хотим сказать: спустя сутки после того, как Мабель передала королеве эликсир любви, сильнейший яд, который должен был убить Буридана, – итак, в тот вечер Жан де Преси заканчивал ужинать со своей супругой (особой довольно приятной и смешливой) и дочерью, когда доложили, что его во что бы то ни стало желает видеть некая женщина.

Прево отправился в приемный покой, напустив на себя озабоченный, важный и строгий вид, который был ему очень даже к лицу.

Там его действительно ждала незнакомка в натянутом на глаза капюшоне, которая при первом же вопросе и вместо какого-либо ответа протянула ему свиток пергамента.

Прочитав документ, прево тут же испытал то честное ликование, какое охватывает любого порядочного торговца по заключении выгодной сделки.

Этот пергамент был боной на получение денег из государственной казны, чеком, выписанным ему королевой в знак признательности за определенную услугу.

– Подчиняюсь воле Ее Величества, – только и сказал прево, тогда как ценный документ, до которого Жан де Преси, казалось, даже и не дотронулся, как бы сам собой исчез в складках его одежды. – Королева хочет, чтобы никакого процесса не было. Так, по крайней мере, она мне сказала.

– Все верно, мессир. Никакого процесса. Никакого ненужного шума.

– Не только ненужного, но и опасного. Королева хочет, чтобы Ланселот Бигорн был тихонько задушен в своей камере…

И так как женщина молчала, он осмелился спросить:

– Я ведь прав? Сейчас же распоряжусь…