– Твой отец, – заметила она, ощущая мерные спокойные удары, – должно быть, очень обозлился, когда ты спас его.

– Он был вне себя. Твердил, что отец – он и его святая обязанность защищать детей, а не наоборот. Он очень рассердился, когда я закрыл его собой.

– И это тебя удивляет?

– Нет. Он мой отец. И пытался извинить мою глупость. Простить меня за то, что я позволил Джудит сделать с нами. Даже сказал, что вину следует поделить между всеми членами семьи. Потому что мы в равной степени верили Джудит.

Джейсон замолчал. Ее ладонь по-прежнему прикрывала шрам, но под ней все еще пульсировала боль, жаркая и острая.

– Он добавил, что я на его месте сделал бы то же самое.

– И он совершенно прав.

– Тебя здесь не было, Холли. И ты не знала, что происходило пять лет назад.

– Скажи, твой отец когда-нибудь лгал тебе?

– Нет, разумеется, но ведь это совсем другое дело. Он считает это не ложью, а…

– Чем же?

– Чем-то само собой разумеющимся. Необходимым. Потому что я его сын, и он меня любит.

– А ты? Ты любишь отца?

Он схватил ее за руки, потянул вниз и пристально уставился в глаза.

– Почему тебе пришел в голову такой дурацкий вопрос?

Она снова поцеловала его и отстранилась.

– Потому что ты не поверил ему, когда он сказал, что твоей вины в случившемся нет. Как можно любить кого-то, кто, по твоему убеждению, тебе лжет?

– Ты все не так поняла. Он пытался оправдать меня, найти извинения…

– Поразительно!..

– Ты это о чем?

– Ты упивался сознанием собственной вины почти пять долгих лет. Умудрялся вновь и вновь расцарапать едва подживавшую рану. И краем сознания постоянно помнил, что нужно себя ненавидеть. Лелеял своего постоянного спутника, позволял взять над собой власть. Поражаюсь такой преданности с твоей стороны. Наверное, без ненависти к себе ты чувствуешь себя ничтожеством. А так ты с радостью изводишь себя, постоянно твердя, какое ты ничтожество. Но твой отец тем временем чувствует, что подвел тебя. Собственно говоря, полагаю, это так и есть. Как я уже сказала, ты ведь не поверил ему? Не поверил, что твоей вины в случившемся нет? Знаешь, все эти разглагольствования насчет зла, порока и бесконечной чертовой вины вызвали во мне ужасную жажду. Не хочешь теплого молока? Верное материнское лекарство от угнетенного духа. Правда, отец всегда закатывал глаза и утверждал, что лучшего средства, чем бренди, все равно не найдешь. Или предпочитаешь, чтобы твой дух оставался угнетенным?

– Но ведь ты сама начала этот разговор. Ты хотела узнать, что произошло. И мой дух вовсе не угнетен, черт возьми!

– Зато ты умудрился навеять на меня тоску.

Она отстранилась, встала, обнаженная и прекрасная, только он этого не заметил. Потому что, не отрываясь, смотрел на тонкую нежную шею, воображая, с каким бы удовольствием обхватил ее ладонями и сдавил…

В горле горел огненный комок гнева.

– Я же говорил, что часть моей души мертва, что я калека, что доверие к женщинам давно выгорело и поэтому не желаю жениться, что…

– О да, ты все это повторял, и не раз, – бросила она, накидывая халат. – Очень печально. Представить только: быть наполовину мертвым. Очень печально. – Она тяжело вздохнула. – И вот теперь я тоже изнемогаю под бременем вины.

– Вины? Ты? На тебе нет никакой вины. В то время, как это случилось, ты была совсем девчонкой.

– Еще как есть! Неужели не помнишь? Это я набросилась на бедного невинного Джейсона Шербрука и к тому же сунула руку в твои штаны: в этом мой отец был совершенно прав. Но, сделав это, я обрекла тебя на долгие муки, бедный Джейсон. Мало той невыносимой боли, которая преследует тебя, пришлось жениться, жениться против воли, чего ты хотел меньше всего на свете. И женитьба казалась тебе чем-то вроде орудия пытки, «железной девы»… прости, всего лишь шутка. Несчастный Джейсон, к воспоминаниям о неудаче и сознанию собственной вины прибавилась еще и жена! Думаешь, дух давно умершей злобной твари Джудит пребывает поблизости, радостно потирая руки? От сознания того, что по-прежнему управляет твоей жизнью? Да, это наверняка нравится злобной стерве, не считаешь? Интересно, ее дух до сих пор уверен, что победил? Не хочешь тепленького молочка?

Джейсон вскочил, почти теряя рассудок от бешенства, желая только одного: удушить ее.

– Брось этот покровительственный тон! – заорал он, потрясая кулаком перед ее носом. – И не смей вспоминать о гнусном духе Джудит, чтобы лишний раз поиздеваться надо мной! Твое чувство юмора здесь неуместно!

Она заметила, как сильно бьется жилка у него на шее, и опустила голову.

– Ну разумеется, нет! Иногда слова просто слетают у меня с языка. Я знаю, что никоим образом не смогу заставить тебя открыть глаза на то, что случилось пять лет назад. Бесполезно. Вся равно что ногтями сдирать дранку с крыши. Кстати, ты не замерз? Не дать тебе халат? По-моему, он валяется где-то на полу, куда ты швырнул его пятнадцать минут назад. Впрочем, мне очень нравится смотреть на тебя, так что…

Он подхватил с пола халат и яростными рывками принялся натягивать.

– Перестань на меня глазеть, черт бы тебя побрал!

– Но почему? У тебя изумительная фигура. И когда ты раздеваешь меня, смотришь либо на мою грудь, либо на живот, либо на ноги, либо говоришь, что хочешь целовать меня под коленками. Словно не можешь решить, что делать раньше. Но и с тобой нелегко. То есть я всегда знаю, откуда начать. Грудь, потом ноги, о Господи, как я люблю твои ноги! И когда я разглядываю все части твоего тела, даже давно мертвые, меня охватывает восхитительный озноб. Итак, как насчет теплого молока?

– Не хочу я никакого проклятого молока! Я хочу бренди.

– Что же, мой отец был бы доволен. Возможно, я тоже выпью бренди. Джейсон!

– Что, черт возьми?

– Тебе действительно не нравится кресло в изножье кровати? Возможно, если как следует попрактиковаться, наша одежда окажется на кресле, а не на полу.

Она абсолютно безжалостна и бесчеловечна и совсем не сочувствует ему, несмотря на весьма неубедительные уверения в обратном.

Он пнул кресло, выругался, в полной уверенности, что сломал палец на ноге, и вылетел из спальни. Жаль, что Анджела здесь больше не живет! Он бы отнес к ней в комнату бокал с бренди, подвинул к ее кровати стул и рассказал бы, что собирается придушить свою жену. А уж потом позаботился бы о лорде Гримсби, но лорд Гримсби был ничем по сравнению с его дерзкой бесчувственной женой.

Но три дня назад Анджела переехала во вдовий дом. Сам Холлис надзирал за четырьмя лакеями, тащившими ее вещи, Теперь они с Холли остались одни в большом доме. Раньше Джейсон никогда не считал его большим, а вот теперь… Если он удушит ее, дом покажется еще больше и просторнее. И будет принадлежать только ему. Он сможет делать все, что захочет и когда захочет. Проклятие!