* * *

Теперь, когда отец ушел безвозвратно, она уступила просьбам матери учиться в Троубридже, который окончил ее дед. Мать уже всё спланировала: они переберутся в Холлингвуд, тогда Эмма сможет жить дома и в школу ходить только на занятия. Еще неизвестно, думала Эмма.

Она всегда была отличницей, но теперь съехала в середняки. Что толку строить планы, если в любую секунду мир может разлететься вдребезги?

Лучшей подругой ее стала Изабелл, которая в прошлом году бросила пансион Тэтчер и поступила в государственную бесплатную школу в районе Стайвесант, что рядом с Башнями. Для этого ей пришлось сдать особый экзамен. Изабелл с ним справилась, сэкономив родителям тысячи долларов. Но после того вторника школа закрылась, и родители опять отправили ее к Тэтчер. Они опасались, что в районе, соседствующем с рухнувшими зданиями, воздух токсичен, хоть власти уверяли в его чистоте. Вопреки своим правилам пансион принял Изабелл обратно.

Теперь она называлась Иззи и говорила, что чувствует себя палиндромом.

Прежде их отношения не отличались особой теплотой, хотя обе жили не в пансионе, а в городе. Через пару дней после трагедии жителям близлежащих домов разрешили войти в свои квартиры и забрать нужные вещи. Эмма сказала матери, что после уроков съездит за Ари. Балийскую кошку, которой исполнилось уже девять лет, отец подарил Эмме на ее пятый день рождения. В честь персонажа «Русалочки» ее назвали Ариэль.

– И у меня это первый мультфильм, который я смотрела в кинотеатре, – сказала Иззи, когда они сели в автобус шестого маршрута.

Прибыли на место, и Эмма порадовалась, что она не одна. Спринг-стрит выглядела зоной боевых действий. Пыль ела глаза. В воздухе пахло электричеством. На пропускных пунктах вооруженные солдаты в камуфляже проверяли документы. Улицы, обычно забитые машинами, были странно пусты. На совершенно безлюдной Мерсер-стрит мужчина учил девочку ездить на велосипеде. Эмма вспомнила счастливый день в Вашингтон-парке, где этому ее обучал отец, и свое радостное удивление, когда ей наконец удалось самостоятельно сохранить равновесие.

В квартире всё, даже несчастная изголодавшаяся кошка, было покрыто белесой пылью. Эмма не могла отделаться от мысли, что в этой пыли, возможно, прах ее отца.

Целый месяц мать, Эмма и кошка обитали у маминой подруги Конни в Верхнем Вест-сайде. Две дочки Конни, Тай и Уитни, которые Эмме нравились, жили в пансионе, их комната была свободна.

Когда пропускные пункты убрали и жителям разрешили вернуться в свои квартиры, Иззи и Эмма стали вместе подземкой ездить в школу. Вдвоем было как-то легче, потому что в вагоне все только и говорили про то, о чем хотелось поскорее забыть.

Весной в школе отменили традиционную поездку в Вашингтон. Вместо нее устроили экскурсию в музей-жилище переселенцев. В квартире из трех комнат было только одно окно. Своей ванной не было. Общий туалет в коридоре и нужник во дворе. Там же и стирали, качая воду из колонки. В квартире же вовсе не было водопровода. Воду набирали в ведра и тащили наверх.

– Знаете, сколько весит ведро воды? – спросил экскурсовод. Никто не знал. Оказалось, десять фунтов. Как два пакета с наполнителем для лотка Ари. Невероятно: чтоб умыться, всякий раз с этакой тяжестью одолевать пять лестничных маршей. – Однажды здесь случился пожар, – рассказывал экскурсовод. – Вон черные отметины на стенах. Сохранилось несколько подлинных вещей: курительная трубка, чайное ситечко, плюшевый мишка и распятие, оберегающее от пожара и голода.

* * *

В марте на месте Башен устроили световую инсталляцию, и в небо ударили два мощных луча, словно разыскивая жертв трагедии. Мать с Эммой получили приглашение на церемонию открытия, но не пошли. Устали отдавать дань. На световые столбы Эмма смотрела из окна своей комнаты. Потом улеглась в постель и заплакала, вспомнив свой подарок отцу на день рождения – сертификат, где значилось, что его именем названа звезда.

Через несколько дней Эмма, вернувшись из школы, на кухонной столешнице увидела оставленный матерью толстый нераспечатанный конверт цвета слоновой кости. Письмо было адресовано Эмме, и она тотчас поняла, что это извещение о приеме в Троубридж. Эмма надеялась, что мать еще передумает покидать Нью-Йорк, но – нет.

– В этом году папе девяносто два, – говорила она. – Он нуждается в моей помощи.

При слове «папа» Эмма всякий раз старалась не заплакать.

* * *

Казалось, ей удастся уговорить мать на такой вариант: она живет в семье Иззи, а на выходные приезжает в Холлингвуд. В телефонном разговоре мать Иззи сказала, что Эмма их ничуть не стеснит, но всё было бесполезно.

В июне закончился учебный год и они уехали.

Снаружи дом казался огромным. Длинный и узкий, он походил на корабль. Дед сказал, так задумано ради хорошей освещенности. С улицы смотришь – и дом кажется бесконечным, а войдешь внутрь и понимаешь, что он вовсе не так просторен, как другие загородные особняки. Но всё равно дом был большой. Больше, чем дома подруг по пансиону из очень богатых семей. Но те дома стояли на берегу океана, где земля весьма дорогая.

Сейчас в Холлингвуде обитали всего четыре человека: мать, дед, Арлетт и она, Эмма. Но ей почему-то казалось, что в доме не протолкнуться.

Пожалуй, лучше перебраться в пансион Троубриджа.

* * *

Пятый вечер подряд она приходила на кладбище. Побыть в обществе покойников. Подумать об отце. А то уж стала забывать его голос.

Порой она представляла, что отец жив и расхаживает по торговому центру в Нью-Джерси. Он в том же костюме, который надел в тот день, и ненавистных матери туфлях на каучуковой подошве. Но отец любил ходить на работу пешком, и в них ему было удобно.

Эмма с ним даже не попрощалась. Накануне он, вернувшись домой, постучался к ней, но она притворилась, что уже спит. Побоялась, что затеется бесконечный разговор. А она чатилась с подругами. Эмма приглушила звук сообщений. На разговоры с отцом не было сил. Да еще завтра контрольная по латыни. Утром она проснулась, когда за отцом защелкнулась входная дверь.

– Прости, папа, – сказала Эмма, глядя на луну.

* * *

Она смотрела, как в западном крыле замка загораются желтые квадратики окон. Никто из учеников не называл Троубридж замком. А вот местные звали их «богатыми детками из замка». Хотя богатыми были далеко не все. Например, соседка по комнате получала стипендию. И сама Эмма не была богачкой. По крайней мере, такой, как ее одноклассники.

Был вечер пятницы. Ученики разбредались по комнатам. Кажется, намечалась вечеринка, но Эмму не позовут. Все ее настоящие подруги в пансионе Тэтчер.

Мать прислала письмо – на выходные Эмма приедет домой? Но Холлингвуд – не дом. Дом остался на Грин-стрит, где она прожила всю жизнь, где в здании с чугунными пожарными лестницами по фасаду и лифтом, потолок которого представлял собою жестяное небо, усеянное звездами, у нее была комната на солнечную сторону. Вскоре рынок жилья придет в себя, тогда место это станет домом кому-то другому.