Особые сложности возникли у Тэффи с «Саулом», который так долго занимал ее мысли. Из-за недостатка русскоязычных периодических изданий во Франции сразу после войны она обратилась в американский «Новый журнал», основанный в 1942 году Алдановым и Цетлиным. В августе 1945 года она впервые после войны написала Цетлиным, поблагодарив Цетлина за мило написанный им «некролог» и продолжая обыгрывать образы, связанные со смертью: «Если, дорогой редактор, это мое посмертное произведение для Вас подойдет и Вы его напечатаете, то буду очень рада, п<отому> ч<то> я почувствую, что я еще жива, и, может быть, найду в себе силы продолжать работать»[681].

Вскоре после этого, в ноябре, Цетлин скончался, и дальнейшая переписка Тэффи с его вдовой (распоряжавшейся финансами журнала) обернулась большим разочарованием. В письме, написанном, вероятно, в конце 1946 года, чувствуется уныние Тэффи по поводу того, что очередной номер «Нового журнала» вышел без ее «несчастного “Саула”». Она боялась, писала она Бунину, что «Саул» составляет конкуренцию «Царю Давиду» Зайцева и будет опубликован «не раньше, как лет через десять»[682]. Сделанное в шутку, это предсказание оказалось чересчур оптимистичным, поскольку «Саул» был напечатан в «Новом журнале» только в 1990 году [Тэффи 1990а]. Тэффи также предложила нью-йоркской редакции свои «воспоминания об экзоде и Биаррице», но ответа не получила. В конце 1946 года она писала Цетлиной: «Обидно, что “Новый Журнал” так кисло ко мне относится»[683]. Больше она свои работы ему не предлагала.

«Саул»

Сходство содержания «Саула» и зайцевского «Царя Давида» вполне могло повлиять на решение «Нового журнала» относительно публикации этого рассказа Тэффи, но скорее всего свою роль сыграли и его художественные недостатки. Нетипично для нее длинный и затянутый, написанный в восточном стиле, напоминающем некоторые ее ранние символистские сочинения (но лишенный их яркости), «Саул» выдает усталость, если не полный душевный упадок автора. Несмотря на эти погрешности, рассказ достоин внимательного прочтения, поскольку в нем в контексте мировой войны пересматриваются фундаментальные вопросы божественной справедливости и человеческой воли, к которым Тэффи обращалась ранее и обратится еще в своих последних рассказах.

Писательница пересказывает и комментирует историю Саула (1 Цар.), рассказывая о том, как народ Израиля, которым прежде правили судьи, пожелал иметь царя, а пророк Самуил, последний из судей, «узнал… избранника Божия». Он помазал Саула на царство и велел ему: «…делай то, что представится тебе, ибо с тобою Бог» [Тэффи 1990а: 112, 113]. Здесь подразумевается, что Саул должен слушаться своего внутреннего голоса, однако последующие события опровергают это, поскольку – несмотря на то что он в течение двух лет был и справедливым, и доблестным правителем – его хорошо продуманное решение следовать собственным суждениям, а не приказам Самуила, стало поводом для выговора: «Не исполнил ты заповеди Бога, и царствование твое не продолжится» [Тэффи 1990а: 117]. Повествовательница спрашивает:

Так ли велико было преступление Саула? Не обстоятельства ли заставили его действовать самостоятельно? <…> Не потому ли, что, по слову Божию, царь израильский должен был, прежде всего, быть послушным? И почувствовал пророк в Сауле свободный разум и волю, Богу неугодную [Тэффи 1990а: 117].

Саул получает еще один шанс, когда перед боем Самуил приказывает ему никого не щадить. Он подчиняется, и благодаря яркому описанию (в котором нашла отражение ужасная бойня, происходившая во времена самой Тэффи) сложно сохранить убеждение в благости Бога: «Страшная бойня, кровавое море, вопли и стоны, звериный визг, хрип предсмертный и проклятия» [Тэффи 1990а: 119]. Единственный акт милосердия, который Саул проявил по отношению к вражескому царю Агагу, привел к его падению, поскольку он «пожалел… Агага человеческой жалостью. <…> Пошел против воли Божией своим человеческим предельным разумом – и вот погиб» [Тэффи 1990а: 120]. Самуил находит нового царя, Давида, который, «весь светлый, весь радостный… звенящий песнями, как золотая струна», представляет полную противоположность гордому Саулу. Охваченный «злым духом» из-за того, что единственный поступок Давида – убийство Голиафа с помощью пращи – приносит ему славу «превыше многих подвигов заботливого и разумного царя», Саул пытается убить Давида [Тэффи 1990а: 122, 128]. А тот, напротив, отказывается мстить «помазаннику Господа» [Тэффи 1990а: 139]. В конце Саул выбирает смерть от руки одного из своих воинов.

В версии Тэффи, как и в Библии, Давид предстает в качестве положительного идеала, но все-таки главной оказывается история Саула, поскольку в современном мире возобладало признание личной воли и разума, свойственных этому герою. Впрочем, он и Давид – не просто антиподы, поскольку, несмотря на его ослушание, оправдываемое чувством «ответственности за вверенный ему народ» [Тэффи 1990а: 117], Саул был хорошим царем. Он ошибался, не признавая, что «не мог ни в чем выходить из воли Божией, и, даже если приказанное ему через пророка казалось чрезмерно жестоким…, он не смел поступать иначе, как по слову пророка» [Тэффи 1990а: 120]. В своих ранних стихах Тэффи изображала жестокость языческих богов, требующих жертвоприношения невинных, а в написанном в 1921 году стихотворении «Благословение Божьей десницы» усомнилась в справедливости христианского Бога. В «Сауле», созданном в эпоху неописуемой жестокости, такие сомнения возникают с особой силой, но Тэффи все же не солидаризируется с Саулом однозначно, поскольку он, подобно такому множеству созданных ею менее масштабных персонажей, и комических, и серьезных, находит выход своему оскорбленному чувству справедливости, накидываясь на других. Достойный, даже героический человек, охваченный гордыней, обращается к злу, а его отказ признать ограниченность человеческого разума приводит его к гибели. Таким образом, вопрос о связи человеческой и божественной воли остается неразрешенным – и, вероятно, неразрешимым.

12. Борьба и стойкость (1945–1951)

Последние годы Тэффи прошли в страданиях и нужде. Живя в одиночестве в маленькой, темной комнате, снимаемой у чуждой по духу хозяйки, страдая мучительными спазмами, которые снимались только затуманивавшими разум медикаментами, она могла работать лишь эпизодически и вынуждена была прибегать к помощи посторонних чтобы дополнять свои мизерные заработки. Невзирая на подобные трудности, в послевоенные годы Тэффи удалось создать некоторые из своих наиболее амбициозных трудов. Кроме того, она по-прежнему принимала участие в жизни русского зарубежья и даже оказалась в гуще идеологических конфликтов, разделивших литературный мир эмиграции.

Уговоры Советов

Одной из причин раскола стала политическая ситуация, сложившаяся во Франции после войны. Победу на выборах 1945 и 1946 годов одержали французские коммунисты, и пока они оставались у власти, все белоэмигрантские русские газеты находились под запретом[684]. В 1945 году все-таки появились две русскоязычные газеты, но