Оставив глазастого Мэнсона на атасе, бригада дружно накатила «по баяну», и в ожидании вожделенного «прихода» торчки разлеглись на толстых картонках. Кто-то натянул на голову наушники, кто-то закрыл глаза...

Мэнсон, которого зелье «торкало» не так, как всех, сычом пялился в полумрак ночной «Атлантиды», а сизые губы его шептали слова на неведомых никому на Земле языках. Сам торчок был уверен – он разговаривает с древними богами индейцев майя...

Увлекшись толковищем с солнечноликим Ахаукином, в жертву которому майя приносили только свежевырванные из груди пленников сердца, Мэнсон пропустил момент, когда в переходе появилась эта странная парочка.

Редкие тусклые лампы, спрятанные под железные дырчатые колпаки, плохо освещали грязный туннель, по которому, взявшись за руки, быстро шагали высокий белобрысый пацан лет двенадцати и его же лет девчонка в круглой кожаной шапочке, надвинутой на самые брови.

Сперва Мэнсон решил, что это малолетки из кодлы вокзальных проституток Индуса возвращаются от какого-нибудь любителя запретной клубнички. Но приглядевшись, торчок охнул и кинулся расталкивать бригадира.

– Ты че, припух? – не раскрывая глаз, недовольно буркнул главарь любимое словечко, за что и получил в свое время чудное погоняло.

– Там лох какой-то сопливый, с биксой! Прикинуты – на три косых минимум! – горячо зачастил Мэнсон, дергая Припуха за рукав.

Тот наконец разлепил склеившиеся веки, тупо посмотрел перед собой мутными глазами:

– Ну, бля, если фуфло гонишь...

Вдвоем торчки выглянули из-за угла. Малолетняя парочка тем временем подошла совсем близко. До «заляги» им оставалось каких-нибудь двадцать – тридцать шагов.

– Ни хрена себе... – только и смог выговорить Припух, разглядев, каких гостей занесло посреди ночи в «Атлантиду».

И мальчишка, и его спутница вырядились, словно для байк-шоу. Кожаные штаны, широкие ремни с металлическими блямбами, какими-то непонятными чехольчиками и поясными сумочками, проклепанные кожаные же куртки, все в шипах и кольчужных нашивках. Под куртками угадывались жилетки, тоже поблескивающие металлом, за спинами горбились квадратные рюкзачки-ранцы. И самое главное – весь этот удивительный прикид выглядел настолько настоящим, естественным и основательным, что не оставляло никаких сомнений в его «фирмовости», а следовательно – немалой стоимости.

Одежда байкеров, рокеров и прочих неформалов только на первый взгляд кажется небрежной и самодельно-вычурной. На самом деле хорошая, «правильная» косуха стоит далеко за тысячу, а то и за несколько тысяч долларов. Под стать этой сумме и цены на кожаные штаны, жилетки, банданы, перчатки-краги и разные шипасто-клепаные атрибуты. Настоящий, продвинутый байкер носит на себе целое состояние. Конечно, это не цепочки-сережки, но барыги, Припух это знал наверняка, за фирмовые кожаные шмотки отвалят немало. И главное, вдруг вспомнил торчок: Темный Мастер просил вот таких, прикинутых в кожу и железо, брать быстро и жестко – он в накладе не останется.

– Уд-дачный сегодня денек-ночек, – сцепив челюсти, сквозь зубы процедил бригадир, хищно прищурясь. И тут же окрысился на Мэнсона: – Че припух!? Бригаду поднимай!

Когда пацан с девчонкой, по-прежнему держась за руки, поравнялись с «залягой», им навстречу высыпало шестеро зевающих и поеживающихся торчков с сердитыми взглядами.

– Хэллоу, детки! – резиново улыбнулся Припух, поигрывая ножом-балисонгом, – а вам мама-папа разве не говорили, что ночью гулять – это плохо? Ай-я-яй, по глазам вижу, что говорили. Как же не стыдно! Не слушаться старших – это плохо. Вери бэд! Придется вас наказать...

Начав «за здравие», закончил бригадир откровенно «за упокой». Припуха смутили глаза малолеток. Серые, спокойные у пацана, и желтые, какие-то блудливо-игривые – у девчонки. В глазах этих прочитал бывалый вокзальный торчок досаду на непредвиденную задержку, нетерпение и откровенную скуку.

Не увидел он там только одного. Того, что, по идее, должно, просто обязано было затмить собой все остальные чувства – Припух не увидел страха.

И испугался сам. Испугался, хотя знал – за спиной стоят пятеро реальных, проверенных в деле отморозков с ножами, цепями, кастетами и прочими игрушками. Испугался – и разозлился...

– Ну че, припухли?! – визгливо завопил он на всю «Атлантиду». – А ну, снимай шмотье, недоделки! Быстро, бля, а то дырок в горле насверлю!!

– Морось, – не поворачивая головы непонятно сказала девочка красивым, певучим голосом. Сказала – и сдернула с головы кожаную шапочку. Придвинувшиеся торчки ошалело уставились на бритый череп малолетки, украшенный роскошной татуировкой: развернув капюшон, на них зло глядела, оскалив длинные клыки, до жути настоящая королевская кобра.

– Шибало, – досадливо буркнул белобрысый спутник татуированной и сделал быстрый, неуловимый шаг в сторону, одновременно взмахнув руками, в которых, словно по волшебству, возникли короткие и широкие тесаки с блестящими лезвиями.

– Чойко перынко зачила, ой, гуляй-гуляй! – весело пропела девчонка, и из рукавов ее куртки с лязгом выдвинулись вороненые трехгранные лезвия.

– Вы че, сопляки... – начал кто-то из бригады за спиной у Припуха. Там тоже лязгало и шуршало – торчки вынимали оружие, уж слишком жутко поблескивали кривые клинки в руках у белобрысого и уж слишком веселой была его желтоглазая подружка.

– Гаси их! – превозмогая из последних сил страх, заорал Припух и ткнул в пацана ножом, целясь в живот.

Удар его пришелся в пустоту, а в следующий момент бригадир уже тупо таращился на свою руку, лежащую на грязном полу. Кровь фонтаном ударила из обрубка, оставив широкую алую полосу на белом кафеле стены.

– А-а-а-а!! – многоголосый вой ударил в стены перехода, забился меж темных витрин ларьков, запертых дверей, и через мгновение замер где-то в самых дальних закоулках «Атлантиды».

– ...Бозолашки заживила, ой, гуляй-гуляй! – допела желтоглазая, ногой спихнула со своего клинка тело Мэнсона, выдувавшего кровавые пузыри из обметанного красным рта, и огляделась – все их противники без движения лежали в лужах крови.

– Замети! – распорядился белобрысый и принялся деловито рубить тела убитых торчков на куски.

– Не дорголь мамо печевью бить! – белозубо улыбнулась девочка и принялась за дело. Натянув на голову шапочку, она не глядя, на ощупь, вытащила из ранца черную высохшую собачью лапу и, обмакнув ее по очереди в кровь всех убитых, принялась вырисовывать прямо на полу колдовские знаки.

Закончив, не спеша вытерла лапу о кусок чьих-то джинсов, валяющихся в стороне, убрала обратно в ранец и вдруг жутко завыла, вздувая жилы на тонкой шее.

И тотчас же окрестности Курского вокзала огласились многоголосым собачьим воем. Он шел отовсюду – из темных дворов, из зарослей на задах магазинов, из квартир и подвалов.

– Ладо! – кивнул без улыбки мальчик и, перешагивая через куски того, что еще несколько минут назад было людьми, двинулся к железной двери в стене перехода. Буднично открыв ее вынутым из кармана ключом, он подождал свою спутницу, а когда она, насмешливо фыркнув, проскользнула мимо него в темноту, с грохотом захлопнул за собой. Прожурчал поворачиваемый в замке ключ, и в «Атлантиде» воцарилась воистину мертвая тишина.