Она молчала не меньше минуты. А когда начала говорить, ее голос звучал сдержанно, но в нем слышалась непривычная решительность:

– Луиза, вас не затруднит, прежде чем вы уйдете, дать мне номер телефона миссис Хотон-Миллер?

Я позвонила сказать, что заболела, мимоходом отметив, что холодное «понимаю» Ричарда Персиваля прозвучало куда более зловеще, чем его обычные бурные возражения. Я распечатала фотографии: фото Лили из «Фейсбука» и наше селфи, которое она сделала, когда мы возвращались из клуба. Все утро я колесила по центру Лондона. Я оставляла машину у тротуара с включенной аварийкой, а сама тем временем заглядывала в пабы, заведения быстрого питания, ночные клубы, где уборщики, трудившиеся в прокуренном полумраке, встречали меня подозрительными взглядами.

– Вы, случайно, не видели эту девочку?

– А кто ею интересуется?

– Так вы ее видели?

– Вы что, из полиции? Мне не нужны неприятности.

Некоторые даже находили извращенное удовольствие в том, чтобы надо мной поиздеваться. Ой, та самая девочка! Каштановые волосы? Ну да, как бишь ее звали?.. Не-а. Никогда такую не видел. Похоже, ее вообще никто никогда не видел. И чем дольше продолжались мои поиски, тем более безнадежной начинала казаться моя затея. Где, как не в Лондоне, легче всего раствориться? Кишащая людьми столица. Здесь можно войти в миллион дверей или смешаться с бесконечной толпой. Я задирала голову, глядя на высотные дома, и думала, что, быть может, именно сейчас она лежит в своей пижаме на чьем-то диване. Лили с легкостью заводила знакомства и не стеснялась просить одолжения, так что сейчас она могла быть с кем угодно.

И все же.

Я сама толком не понимала, что мною движет. Возможно, холодная ярость при мысли о халатном отношении Тани Хотон-Миллер к своим родительским обязанностям, возможно, чувство вины, что я не сумела сделать того, что, к моему крайнему неудовольствию, решительно не желала делать Таня Хотон-Миллер. Возможно, причина была в том, что я на собственной шкуре испытала, насколько уязвимой может быть юная девушка.

Однако, скорее всего, мною двигала любовь к Уиллу. Итак, я шла пешком, и ехала на машине, и задавала вопросы, и вела с ним бесконечный мысленный диалог, а мое бедро тем временем начинало болеть, и я, сидя в машине, давала себе передышку, и жевала черствые сэндвичи, и поглощала бесчисленные шоколадки, и пригоршнями глотала болеутоляющие, чтобы хватило сил идти дальше.

Уилл, куда она могла деться?

Что бы ты сделал на моем месте?

И как всегда: Прости. Я тебя подвела.

Я отправила Сэму сообщение.

Есть новости?

Сейчас, когда мои мысли были постоянно обращены к Уиллу, я не решалась напрямую разговаривать с Сэмом, считая себя в некотором роде предательницей. Хотя и сама толком не знала, кого именно в конце концов предаю.

Нет. Я обзвонил все службы экстренной медицинской помощи Лондона. А что слышно у тебя?

Немного устала.

Бедро?

Ничего такого, чего нельзя было бы исправить парочкой таблеток «Нурофена».

Заехать к тебе после дежурства?

Думаю, мне стоит продолжить поиски.

Только не ходи туда, куда я и сам не стал бы соваться. Чмоки.

Очень смешно. Чмоки-чмоки-чмоки.

– А ты искала в больницах?

Это звонила из колледжа моя сестра; у нее был пятнадцатиминутный перерыв между лекцией на тему «Изменения в политике пополнения доходных статей бюджета» и лекцией «НДС: европейская перспектива».

– Сэм говорит, что в больницы при медицинских институтах никто с такой фамилией не поступал. Он задействовал на ее поиски кучу людей. – Во время разговора я постоянно оглядывалась, словно надеясь в глубине души, что Лили вот-вот выйдет из толпы мне навстречу.

– Как долго ты ее уже ищешь?

– Несколько дней. – Я не стала сообщать Трине, что мне даже некогда толком поспать. – Ну, я… э-э-э… отпросилась с работы.

– Так я и знала! Я знала, что из-за нее ты влипнешь в неприятности. А начальник тебя спокойно отпустил? Кстати, что слышно насчет твоей новой работы? Той, что в Нью-Йорке. Ты прошла интервью? Только, ради бога, не вздумай сказать, что забыла.

Я не сразу сообразила, о чем это она говорит.

– Ах, ты об этом. Да. Меня взяли.

– Тебя – что?

– Натан сказал, что они вроде одобрили мою кандидатуру.

Вестминстер уже наводнили туристы, которые толклись возле стоек с безвкусным барахлом, украшенным английским государственным флагом. Все мобильники и дорогие камеры были нацелены на окутанный маревом Вестминстерский дворец. Увидев идущего ко мне дорожного инспектора, я, грешным делом, подумала, что ненароком нарушила какой-то антитеррористический закон, запрещающий здесь парковаться, и поспешно показала рукой, что уже уезжаю.

Пауза в разговоре с сестрой затянулась. Наконец Трина нарушила молчание:

– Погоди-ка… Ты же не хочешь сказать, что ты…

– Трин, мне сейчас не до этого. Лили пропала. И я должна ее найти.

– Луиза? Послушай меня. Ты должна согласиться на эту работу.

– Что?

– Такой шанс выпадает только раз в жизни. Лично я отдала бы все на свете за возможность получить гарантированную работу в Нью-Йорке… И жилье. А ты еще имеешь наглость заявлять, что тебе сейчас не до этого!

– Все не так просто.

Дорожный инспектор направлялся определенно ко мне.

– Господи боже мой! В том-то и дело. Именно это я и пытаюсь тебе втолковать. Каждый раз, как у тебя появляется возможность двигаться дальше, ты даешь задний ход и отказываешься от своего будущего. Словно… словно на самом деле тебе вообще ничего не нужно.

– Трин, Лили пропала.

– Шестнадцатилетняя девица, которую ты едва знаешь, с полным набором родителей, а также бабушек и дедушек, свалила на пару дней, что, кстати, уже делала неоднократно и что очень типично для подростков. А ты уже готова из-за какой-то сикильдявки профукать самый грандиозный шанс, который тебе когда либо выпадал? Блин! Признайся, тебе просто неохота никуда ехать. Ведь так?

– На что, черт возьми, ты намекаешь?

– А на то, что тебе гораздо проще держаться за свою тупую работу и при этом постоянно ныть. Тебе гораздо проще сидеть на попе ровно, и ничем не рисковать, и думать, будто от тебя, бедняжки, ровным счетом ничего не зависит.