Я так редко слышу что-либо о жизни родителей до появления нас с Итаном, что не смог удержаться:

– Ты негодяй.

Папа покачал головой.

– Я влюбился в твою маму в ту же минуту, как встретил ее. И ничто в мире не могло этого изменить.

Затем он смутился, как это обычно бывает в те редкие разы, когда он говорит о маме. Но в этот раз я не испытывал за него испанский стыд. Это, наверное, мой настоящий якорь, который всегда был здесь, – знать, что у меня есть родители, которые любят друг друга.

– Но ты огорчил… Ронни, да?

Папа сердито поджал губы.

– Да. У нас с ней было несколько непростых телефонных звонков. Она, э-э-э… Она работала в нашей кулинарии одним летом. Она хотела открыть свой ресторанчик, поэтому приехала поднабраться опыта. Так мы с ней и познакомились. Мы еще не расстались, когда она вернулась обратно в школу в Нэшвилле, поэтому у нас все было немного… запутанно.

Отец то и дело отводил взгляд от меня, пока рассказывал об их отношениях, поэтому я догадался, что в этой истории было еще что-то, о чем он говорить не хотел.

– То есть вместо того, чтобы выяснить отношения сразу, вы решили подождать, пока ваши дети вырастут и сделают это за вас? – спросил я.

– Едва ли, – сказал отец. – Я вообще не хотел, чтобы вы в это вмешивались. Весь этот трюк с нашим сэндвичем в «Высшей лиге бургеров» – дело рук Ронни, поэтому я бы просто прошел мимо этого.

Я почувствовал угрызения совести.

– Понятно.

Папа толкнул меня плечом.

– Но теперь полгорода покупает наши сэндвичи. Не буду врать, мы были в затруднительном положении еще несколько месяцев назад. И все это безумие с «Твиттером»… оно сильно повлияло на нашу прибыль.

На мгновение я почти притворился, что был удивлен, но мы оба прекрасно знали, что я в курсе дел нашей кулинарии и сильно обеспокоен за ее будущее, поэтому был в курсе, что еще чуть-чуть – и мы были бы разорены. Я неспешно кивнул, и отец перевел взгляд на колени, очевидно, не ожидая такой реакции. Я мог почувствовать легкий укол по его гордости так, словно это был я сам.

– Так все благодаря твоей отвергнутой бывшей, да? – спросил я, чтобы немного разрядить обстановку.

– Нет. Все благодаря моему очень умному сыну, который предан этой семье, как никто другой. И, возможно, однажды станет отличным менеджером по социальным сетям, если захочет.

Я открыл рот, но в нем внезапно стало сухо, как после почерствевшего ржаного хлеба, из которого мама делала нам сэндвичи на обед, когда мы были детьми. Но я не мог сейчас струсить. Я должен сказать. Сейчас или никогда. Сейчас или в другой менее подходящий момент, когда папино внимание не будет полностью обращено на меня.

– Знаю, эта затея с «Визлом» в итоге провалилась, но… думаю, это то, чем я хотел бы заниматься. Я имею в виду, разрабатывать приложения.

Отец предполагал такой ответ.

– Я и понятия не имел, что ты этим увлекаешься, – сказал он, наклонившись и поставив локти на колени.

Я потянул за ниточку, торчащую из шва на джинсах. Годы и годы работы – самостоятельное изучение программирования, многократные просмотры онлайн-уроков, наблюдение за тем, как на экране появляется то, что ты предвидел, потому что ты написал это, – и теперь, когда настал момент, чтобы оправдать это, объяснить, как много это для меня значит, я совершенно не понимал, как это сделать.

– Я… Думаю, это… У меня это хорошо получается, – сказал я.

Слова, возможно, неправильные, но суть должна быть ясна. Папа вздохнул, он выглядел обреченным и гордым одновременно.

– Я верю тебе, если в том, что я видел на отправленных директором скриншотах, есть потенциал. – В его голосе был намек на то, что я классный, но совсем крохотный. – Я только хотел бы, чтобы ты нам сразу все рассказал.

Я уже не раз думал об этом, поэтому оправдание слетело с языка практически на автомате:

– Я не хотел подвести вас.

Он положил руку мне на колено.

– Конечно, я разочарован, что ты не хочешь посвятить себя нашему бизнесу. И то лишь потому, что я не думаю, что мне удастся найти на это место человека, который будет любить его хотя бы вполовину, как ты, – сказал он. – Но я был бы разочарован сильнее, если бы ты не попытался выйти в мир и делать то, что тебе нравится, потому что ты хотел сделать счастливым меня.

Я сжал пальцы в кулак и тут же разжал их.

– Я не хочу уходить отсюда. Хочу быть здесь. – Я не понимал, насколько это серьезно, пока не озвучил свои мысли. Мне представлялись разные жизни за пределами кулинарии, но ни одна из них никогда не была слишком далеко от дома – от города, который вырастил меня, от квартала, который знает меня лучше, чем я себя сам. – Я просто… хочу, чтобы это было на моих условиях.

Папа кивнул, и было в этом движении что-то незнакомое. В нем было уважение, которое выходило за рамки уважения отца к сыну. Он впервые видел во мне нечто большее.

– Значит ли это, что война в «Твиттере» закончилась?

Мы с папой мгновенно подняли головы на бабушку Белли, которая высовывалась из двери своей комнаты и серьезно смотрела на нас через толстые линзы своих очков. Мы оба открыли рот в одно и то же время – я спросил, как, черт возьми, она узнала о войне в «Твиттере», ведь я думал, что сделал все, чтобы скрыть это от нее; и папа спросил, почему она не спала, когда она должна была отдыхать, – но она подняла руку, чтобы заткнуть нас обоих.

– Я в порядке, – сказала она папе. Затем повернулась ко мне. – И что касается тебя, мальчик, я стара, но не мертва. Я следила за вашей сагой с самого начала. Так ты уже поцеловался с Патрицией, или как там ее зовут?

Я умудрился подавиться кислородом. И пока кашлял, я наклонился ближе к папе в надежде, что он скажет что-нибудь, чтобы остановить ее, но он был еще краснее, чем я, и тут же подскочил на ноги.

– Давай я помогу тебе вернуться в постель, мама.

– Эта девочка довольно забавная. Вы вдвоем помогли мне пережить два месяца ожидания новых эпизодов моей любимой мыльной оперы, – сказала бабушка, подмигнув мне. – Передай ей, что ее нахальная мамаша может копировать наши рецепты в любой день недели.

Я дождался, пока она оказалась в своей комнате, чтобы позволить улыбке расползтись на моем лице.

– Итак.

– Итак, – эхом отозвался я.

Мы шли по улице, только я и Пеппер, у обоих в руках – завернутые в фольгу сырные тосты, пластиковые стаканы с лимонадом и гигантский макарун «Кухонная раковина», один на двоих. Было просто стоять рядом с ней, пока мама, настоявшая на том, чтобы Пеппер вышла на перерыв, снабжала нас едой, но, когда мы остались одни, все колкости, которые я раньше без конца выдавал, улетучились.