Иными словами, хотя красочная легенда «о царевиче Иване – ратоборце за Псков» имеется в Псковском летописце и, как полагает один из исследователей, «скорее всего родилась на Псковщине, где пытались как-то осмыслить, почему же Грозный не оказал действенной помощи осажденному городу и связывали это с гибелью Ивана Ивановича» , все-таки большинство авторов, отстаивающих версию «Иван Грозный – сыноубийца», это авторы-иностранцы. Ни один из них, как было показано выше, не являлся непосредственным очевидцем описываемой трагедии . Не было также в руках этих писателей-обвинителей ни единого достоверного документа, свидетельствующего о том, что это горестное событие действительно произошло. Но тем не менее в своих и без того крайне тенденциозных по отношению к России сочинениях они единым слаженным хором говорят практически одно и то же: Грозный деспот – не только мучитель своей страны, он – убийца собственного сына. Так, видимо, не одолев крепнущую Россию в открытом столкновении на Балтийском плацдарме, заклятые враги решили нанести великому русскому государю более коварный и жестокий удар, на веки пригвоздивший его к позорному столбу истории.

Так с подачи иезуита-инквизитора, католического хрониста, и прочих не менее одиозных авторов родился «миф о тиране-сыноубийце»… Фактически же это можно назвать первой в истории попыткой своего рода информационного заговора, блокады. Первым пробным залпом той беспощадной информационной войны, которую Запад с упорной ненавистью и поныне ведет против России. Залпом, направленным на политическую и – главное! – моральную дискредитацию наиболее сильного противника, каким был для западных агрессоров Грозный русский царь. Личная драма Ивана – неожиданная смерть старшего сына 19 ноября 1581 г. (смерть, о которой русские летописи говорят именно как о кончине, а не убийстве: «Ноября 19 преставился царевич Иван Иванович на утрени, а лет его 28» ), эта драма немедленно кощунственно и цинично была использована заинтересованными лицами. Был пущен слух, послана по миру жуткая ложь: царевич умер не естественной смертью. Царь сам, своими руками убил его… Причем, как указывает выдающийся русский церковный публицист митрополит Иоанн (Снычев), нелепость этой первой версии «мотивов убийства», высказанной Поссевино – скандал из-за жены царевича, – «уже с момента возникновения была так очевидна, что потребовалось «облагородить» рассказ, найти более «достоверный» повод и «мотив» «убийства». Так появилась другая сказка – о том, что царевич возглавил политическую оппозицию курсу отца и был убит царем по подозрению в участии в боярском заговоре» .

Следуя исключительно этим откровенно русоненавистническим «сказкам», наш досточтимый телелитератор снова не поставил в известность ни зрителя своего, ни тем паче читателя о том, что существует – все же существует! – непобедимо, как сама правда, продираясь сквозь толщу многовековой клеветы, действительно другая версия кончины царевича Ивана. Версия не «гибели от руки отца», но его естественной смерти от болезни. Смерти, которую он, возможно, задолго предчувствовал сам. Предположения об этом, в отличие от «свидетельств» иностранцев, как опять-таки указывает митрополит Иоанн, «имеют под собой документальную основу» . Думается, читатель вправе ознакомиться и с ними…

Начнем с того, что англичанину Джерому Горсею молодой наследник царя далеко не случайно запомнился человеком «мудрым и мягким». Эти чудом уцелевшие осколки разбитого, злобно раскромсанного и оплеванного образа царевича, как и образа его отца, действительно передают нам реальные черты личности старшего сына Ивана Грозного. Иван Иванович в самом деле был очень похож на отца. Похож прежде всего глубокой образованностью, искренней верой. Именно поэтому «еще в 1570 г., – пишет церковный автор, – болезненный и благочестивый царевич, благоговейно страшась тягот предстоящего ему царского служения, пожаловал в Кириллов-Белозерский монастырь огромный по тем временам вклад – тысячу рублей. Предпочитая мирской славе монашеский подвиг, он сопроводил вклад условием, чтобы «ино похочет постричися (принять постриг), (то) царевича князя Ивана постригли за тот вклад, а если, по грехам, царевича не станет, то и поминати». Косвенно свидетельствует о смерти Ивана от болезни и то, что в «доработанной» версии о сыноубийстве смерть его последовала не мгновенно после «рокового удара», а через четыре дня, в Александровской слободе. Эти четыре дня – скорее всего время предсмертной болезни царевича». Наконец, добавляет тот же автор, «в последние годы жизни Иван Иванович все дальше и дальше отходил многомятежного бурления мирской суеты. Эта «неотмирность» наследника престола не мешала ему заниматься государственными делами, воспринимавшимися как «божие тягло». Но душа его стремилась к Небу. Документальные свидетельства подтверждают силу и искренность этого стремления. В сборнике библиотеки Общества истории и древностей помещены служба преподобному Антонию Сийскому, писанная царевичем в 1578 г., «Житие и подвиги аввы Антония чудотворца… переписано бысть многогрешным Иваном» и похвальное слово тому же святому, вышедшее из-под пера царевича за год до его смерти. Православный человек поймет, о чем это говорит…»

Кстати, о духовных сочинениях Ивана Ивановича, сохранившихся в архиве графа Ф.А. Толстого (и действительно опубликованных в многотомной Библиотеке императорского Общества истории и древностей российских), вспоминает в своей книге о Грозном историк Казимир Валишевский. Но… ограничивается по сему поводу лишь снисходительным указанием на то, что царевич был-таки «не чужд образования» . В большинстве же прочих исследований сам факт существования этих рукописей и вовсе обходится глухим, бессильным молчанием. Ведь тогда потребовалось бы, волей-неволей нарушая вековое табу, пересмотреть, глубинно переосмыслить всю привычную схему убогих (так и разящих за версту непримиримым «классовым подходом») представлений о «жестоком и разнузданном» наследнике тирана. Наследнике, у которого с отцом, по «свидетельству» пастора Одеборна, даже любовницы были общие, и коими отец и сын, ради дикой прихоти, время от времени менялись друг с другом…

Между тем о кончине царевича так или иначе сообщают не только иностранные авторы. И не только русские летописи. Читатель должен знать (хотя г-н писатель-историк Э. Радзинский снова не предоставляет ему этой возможности): о смертельной болезни сына говорил сам Грозный . В личном послании из Александровской слободы, адресованном боярину Н.Р. Юрьеву и дьяку А. Щелкалову, царь писал: «Которого вы дня от нас поехали и того дня Иван сын разнемогся и нынече конечно болен и что есма с вами приговорили, что было нам ехати к Москве в середу заговевши и нынече нам для сыновии Ивановы немочи ехати в середу нельзя… а нам докудова бог помилует Ивана сына ехать отсюда невозможно» . Послание датируется серединой ноября 1581 г., т.е. действительно последними днями жизни царевича. Но, как видим, в нем отсутствует даже слабый намек на какие-то серьезные разногласия, трагический конфликт между отцом и сыном. А ведь именно в своих письмах царь всегда был предельно эмоционален. Именно в них – когда с презрительной надменностью или едким сарказмом, а порой и с пронзающей горечью – говорила его пылкая, искренняя душа, не таившая ни доброго, ни злого, ясно сознававшая все свои пороки и «язвы духовные». А потому случись действительно нечто страшное в те ноябрьские, уже по-зимнему стылые дни, и оно неминуемо прорвалось бы на бумагу десятками, сотнями самобичующих слов, подобных тем, что на веки остались в Завещании Грозного: «От божественных заповедей ко ерихонским страстям пришед, и житейских ради подвиг прелстихся мира сего мимотекущею красотою… Лемеху уподобихся первому убийце, Исаву последовах скверным невоздержанием» …