В Индии поверх всего еще дается деловая информация – о том, на территории каких штатов данному грузовику дано разрешение на работу.

В Пакистане же общая декоративность резко возрастает за счет арабской вязи совсем иных надписей. Это чрезвычайно интересные нерифмованные стихи на урду. Вот несколько примеров.

– Под двумя боксирующими львами – «мы встретимся снова».

– «Пусть те, кто завидует, изойдут еще большей завистью!».

– «О машина моя, имей веру в Бога, и продолжай двигаться».

– «Любуйся мной сзади – я прекрасен», явно рассчитано на то, чтобы следующий сзади грузовик поостерегся слишком сократить дистанцию.

– Целая поэма – Не смущай меня на моем долгом и одиноком пути; твое лицо вижу я перед собой в этой поездке, или отраженный свет сверкающей луны?

Как жаль, что никто не изучает этого типа «литературу», по крайней мере, я не знаю таких исследований.

Мне больше всего нравится безумно красивое двустишие с одного из грузовиков: «Сад этот останется, но все птицы отпоют и улетят».

Вокруг, естественно, был изображен невероятно пышный и неправдоподобный сад. А заманчиво было бы попросить хороших художников – пусть посоревнуются, что захотелось бы каждому изобразить в качестве фона для этого меланхолического стихотворения?

Но, в конце концов, это просто еще один трудяга-грузовик на пыльной индостанской дороге…

Как и во времена караванов, шедших через Гиндукуш, росписи и украшения (а тем более надписи) развлекают, отгоняют тоску, дразнят едущих сзади и служат своеобразным оберегом.

Прежде чем покончить с этой захватывающей темой, хочу вспомнить выпавшую мне однажды удачу (увы, опять в Пакистане). Нас было двое русских, мы приехали по проекту ЮНЕСКО Великий шелковый путь, и в Карачи у нас выпало свободное утро. Мы поехали на пляж и уже практически на пляже застряли, как казалось, навсегда (забегая вперед, скажу, что выбрались оттуда, не искупавшись) – в пляжном песке стояли, носами в разные стороны, без преувеличения тысячи грузовиков. Не знаю, что свело их вместе и так неразрывно. Но представьте все рассказанное выше и поймите мою радость – я ходил между стоящими гигантами и фотографировал, фотографировал и не надо мне было никакого моря и даже Великого шелкового пути…

В последние годы парк автобусов модернизируется, особенно в Дели, но на дорогах страны все еще грохочут мамонты, не желающие уходить в прошлое.

Не хотят уходить и трамваи в Калькутте, хотя этот, столь элегантный везде, вид транспорта производит там впечатление сбежавшего из преисподней – облупленные полуразвалившиеся вагоны с предсмертным скрежетом натруженных колес, такие изношенные, что их невозможно вообразить молодыми. Когда я вижу, как легко запрыгивают в них калькуттцы, я чту в этих людях героев и всегда вспоминаю виденный мной в одном городе странный и первобытный лифт. Лифт состоял из трех стенок, четвертая отсутствовала; вдобавок он никогда не останавливался, и надо было на ходу выпрыгивать на нужном этаже сквозь отсутствующую четвертую стенку (она же дверь). Почему я вспоминаю об этом подобии подъемника при виде героев-калькуттцев, заскакивающих в разбитые ящики допотопных трамваев, так это потому, что в приснопамятном лифте висело большое объявление: «Persons using this Lift do so at their own risk» (пользующиеся этим лифтом делают это на свой страх и риск).

Итак, мы оценили своеобразие нескольких видов транспорта в Индии – согласитесь, все-таки мало общего с тем, с чем мы сталкиваемся ежедневно. Несколько ремарок вдогонку.

О грузовиках (дополнение). Как всем понятно, они и в Индии возят грузы. Но груз в Индии может быть весьма экзотичным – так на шоссе Дели – Агра я долго пылил и пылил за неспешным грузовиком, в кузове которого смиренно стоял… слон. Стоял, переступая с ноги на ногу, хлопоча большими ушами, а мимо катилась неинтересная для него дорога. Но и он никому интересен не был – никто, кроме меня, не обращал на него внимания. Слон как слон… Ну и что, что на грузовике?

Об автобусах (уточнение). Давка в городских автобусах – совсем московская в часы пик– навела меня на индологические соображения. Вспомнил проблему неприкасаемых – под страхом смерти несчастный неприкасаемый раньше не мог допустить, чтобы даже случайно он коснулся кого-либо из высших каст, даже тень его не должна была упасть на них; вот причина, почему неприкасаемые обязаны были звонить в колокольчик на ходу, чтобы все уходили с дороги дабы не оскверниться; в некоторых городах неприкасаемые могли входить в город лишь около полудня, когда стоящее над головой солнце делает тень человека самой короткой за день. При такой укоренившейся традиции как понимать демократическую давку в автобусе? Это уже не тень, а потные бока мужчин и женщин разных каст и сжимает тебя неизвестно кто – может и неприкасаемый или даже неприближаемый (такие на обочине индийского общества тоже есть). Как же справляется индуизм с автобусным сжатием всех и вся? Я обратился к знакомым брахманам и пандитам. Они рассмеялись: «Все очень просто. Осквернение прикосновением смывается для высших каст омовением – а вы же после поездки на транспорте в любом случае принимаете ванну, не правда ли?».

Так здравый смысл не дает обществу превратиться в сумасшедший дом.

О самолете (отступление). Лет двадцать назад в джунглях, где живут в изоляции племена Восточной Индии, едва дотянув до распаханного поля, рухнул советский «белоснежный лайнер» – рухнул, не рухнул, но сел на пузо, едва вывалив из-за деревьев, протащился по земле и застыл. Сбежались крестьяне. После долгого ожидания дверь кабины открылась, высунулся пилот и, как писала местная газета, на ломаном языке спросил у крестьян с мотыгами – «Какая страна?» – хотя я никак не понимаю, как можно ломано произнести эти два слова.

Далее я опускаю обычную суматоху, приезд полиции, эвакуацию наших соотечественников – это все неинтересно и никакими проблемами не отягощено. Интересное начинается позднее.

Самолет остался на крестьянском поле посреди джунглей (кстати, для почитателей Киплинга – джунгли это просто лес на хинди, благодаря великому англичанину, мы знаем много слов на этом языке – Балу это медведь, Наг – змея, бандерлоги – народ обезьян, и т. д.). Вывезти самолет оттуда было весьма затруднительно, там не было дорожки для разбега, джунгли постепенно подступали, чинить на месте было невозможно. Поэтому полиция обнесла злополучный самолет веревками или скотчем, поручила «охрану объекта» местному старосте и о самолете все забыли.

А он зажил новой жизнью. Крестьяне из ближних, а после и из дальних деревень стали приходить посмотреть на диковинную машину. Староста быстренько сообразил, в чем его выгода и стал за некую мзду пускать внутрь самолета на экскурсию. Простодушные неграмотные мужики, обремененные женами, родителями, детьми, свояками и Бог знает еще кем, выстраивались в очередь – никто из них не только не бывал до этого на борту советского ТУ, но и вообще не знал о существовании авиации.

Тем временем мелкие деревенские торговцы выстроили вокруг самолета свои лавчонки, возникла постоянная ярмарка, где приходящие из близи и дали могли заодно купить горшки, браслеты и прочую необходимую мелочь.