Вокруг непрестанно гремели радостные вопли, и Довесок едва различал слова Ленина. Неудивительно, что баронесса, основное внимание которой занимало удержание ровной поступи тройки, продолжала улыбаться и махать рукой. Она не слышала беседу царя Ленина и Довеска. Но Ирина, подавшаяся поближе к Довеску, была начеку.

— Вы не Бог! — воскликнула она уязвленно и разочарованно. — Вы вовсе не добры. И в вас нет ни капли любви.

Ленин наградил ее равнодушной улыбкой.

— Увы, дорогая, я не Бог. Но я велик и ужасен, что в конечном итоге практически одно и то же.

По улицам Москвы крался призрак, алчущий, опасный и едва мыслящий. Это было существо без жалости… или воплощенный ужас, поднявшийся из бездны. Тварь не имела ни цели, ни осознанных желаний, только темный позыв продолжать движение. У нее напрочь отсутствовала личность. Свет и людские толпы ей не нравились, и она их избегала. Одиночество и тень служили ее пищей и питьем. Иногда она натыкалась на кого-то столь же недружелюбного и одинокого, как она сама, и тогда она играла. Она всегда давала каждой из своих жертв шанс выжить. До сих пор никому это не удавалось.

— Я костяная мать, — думала она. — Я смерть и яд, шепчущий в ночи голос, от которого душа застывает в ужасе. Разложение — моя плоть и кости мои — лед. У меня зубы во всех отверстиях. Если сунуть палец мне в ухо, я его откушу.

Она доковыляла до темного дома и принялась дергать ручку двери, выламывая замок. Подобно случайному ветерку, она вплыла внутрь и поднялась по лестнице. На верхней площадке стоял столик, а на нем ваза с цветами. Она приостановилась, пооткусывала их головки и проглотила одну за другой. Внезапно до нее донеслось негромкое похрапывание из спальни. Она толкнула дверь. В лунном свете, струившемся в окно, она увидела спящего мужчину в ночном колпаке с кисточкой.

Она бесшумно заползла в кровать.

Голова хозяина дома была повернута к ней. Она легонько потерлась носом о его нос, чтобы разбудить незнакомца. Он лишь всхрапнул, поэтому она проделала это снова. Мужчина заморгал и сонно на нее уставился.

— Буу, — произнесла она.

Бедняга с воплем скатился с кровати и грохнулся на пол, запутавшись в одеяле. Спустя мгновение она оказалась над ним, словно гигантский четвероногий паук.

— Кто я? — спросила она. — Что я делаю в твоей спальне?

— Что?

Она переместилась на корточки, по-прежнему сидя верхом на теле мужчины. В руке у нее блеснул нож. Она не знала, откуда он взялся, но это было правильно. Возможно, она и использует ножик против этого пузана. Если покопаться как следует, можно найти его душу. Тогда она устроит настоящий пир.

— Ты собирался меня кое о чем спросить… что, не правда? Но у меня нет ответа. Поэтому я обращаюсь к тебе. Кто я? — Она сменила позу и села перепуганному мужчине на грудь. — У меня есть жало, — шептала она, гладя его по щеке плоской стороной лезвия, а затем поворачивая его боком, чтобы извлечь тончайшую струйку крови. — Но у меня нет имени. Я убила множество людей, но не чувствую стыда. Я беру, но никогда не даю. — Она убрала нож от его лица. По тому, как дрожали его глаза, она поняла, что он ни капельки не приободрился. — Отвечай на мою загадку, и я сохраню твою жизнь.

— Я… я не…

— Я дам тебе шанс. — Губы ее растянулись, обнажив зубы, и вся тьма вселенной улыбалась вместе с ней. — Что я здесь делаю?

— Пугаешь меня? — пролепетал он, испуганно заикаясь.

Она обдумала его слова. Верно. Нож исчез из ее руки и отправился туда, откуда пришел.

— И кто я?

Она видела, как в поисках ответа человечек потянулся далеко назад в свое прошлое. Она наблюдала за тем, как его мысли скользят обратно сквозь месяцы и годы, преодолевая зрелость и отрочество. Наконец, мужчина погрузился в океан собственного детства, где все самые кошмарные ужасы рождаются и потом хранятся, чтобы никогда не забываться. Тихим голосом он произнес:

— Б-б-баба Яга?

— Баба Яга, — повторила она медленно, смакуя и гулко отчеканивая каждый слог. — Ба. Ба. Я. Га.

Она встала и подошла к окну. Через плечо бросила:

— Вот и хорошо. Баба Яга. Да, хорошо. Ты будешь жить.

Баба Яга выбила стекло и исчезла.

Воцарился хаос. Князь Московии знал, что происходит нечто ужасное. Это нельзя было увидеть, услышать, учуять, потрогать или попробовать, но для обладавшего малой толикой интуиции оно чувствовалось вибрацией в воздухе. Оно походило на беззвучный и бесконечный вопль муки, поднимавшийся от камней и костей Москвы. Князь тщетно пытался проснуться. Но ему это не удавалось.

По обе стороны от князя раздавались чуть слышные суетливые звуки: это медведи-гвардейцы торопились убраться восвояси из опочивальни. Неожиданно раздался треск (опорная балка, наверное, гадал князь). Что-то с грохотом упало (стул?).

Москва горела! Город охватило восстание, защитники отсутствовали на своих постах, и государство должно было вот-вот пасть. Каждая клетка и нейрон в гигантском мозгу князя вопили, что ему нужно избавиться от дремы и марева.

Князь Московии вновь застонал. Он знал, что делать, — знал! Если он проснется, встанет и примет положенное ему по праву управление государством, он умрет через полчаса. Могучее сердце лопнет от напряжения, которое не в силах выдержать ни один человеческий орган. Но получаса ему хватит с запасом. Он мог бы спасти Москву и страну за половину, даже за пятнадцать минут.

Но он не мог проснуться.

Не мог действовать.

На западе и на севере полыхали пожары, и фонтан пламени только что вырвался из крыши дома, расположенного в трех кварталах от расчета Евгения. Пожарников не было и в помине. Где они? Что за безумие и бессмыслица!

Евгений пребывал в муках нерешительности. Ему полагалось следить за поджогами и бездействовать? Но если так, то почему генеральша Звездный-Городок и барон Лукойл-Газпром были столь уклончивы? Почему они не рассказали ему о грядущей опасности? Чего от него ждали? Как он должен поступить: тушить пожары или просто оставаться на посту? Если в пределах видимости имеются три независимых источника огня, то это наверняка означает, что по всему городу их еще больше. В Москве явно творилось что-то странное. Но ни о какой умышленной враждебной атаке тоже речи быть не могло!.. Ничто в его военной подготовке даже отдаленно не напоминало ситуацию, в которую он теперь угодил.

Внезапно Евгений различил отдаленный шум.

Сперва лейтенант принял его за музыку, потому что в нем повторялся определенный ритм. Но по мере того как шум становилось ближе и громче, юноша понял, что он заблуждался. Люди скандировали, били в барабаны и дули в трубы, совершенно не слушая друг друга. Какофония была просто чудовищная. «Долой!» — кричали они и добавляли какое-то слово. Но какое? Будь Евгений проклят, если он мог хоть что-то разобрать.