подскочил, но в следующую секунду рухнул на пол – кровь отлила от головы, и в глазах потемнело. Возможно, меня это и спасло, потому что в квартире уже начал скапливаться дым.

Помню, однажды на пожарных учениях на работе рассказывали, что если вдохнуть дым хотя бы раз, то можно получить смертельную дозу. Не знаю, правда это или нет, но я упал на пол и успел сообразить, что квартира горит. Этот гребаный щиток с дерьмовой проводкой коротнул, от него загорелась верхняя одежда на вешалке. Горели старые обои, все десять слоев, которые клеили тут старики из года в год. Огонь на моих глазах перекинулся на брезентовую обивку двери. Горел утеплитель и деревянная ручка. Выход из квартиры был перекрыт.

Я прижал футболку ко рту, смочил ее водой из стакана, который оставил на ночь у кровати, и пополз на открытый балкон. На балконе до меня дошло, что это ловушка. Мне некуда было деться. Я же жил на восьмом этаже, и если бы открыл окно, чтобы позвать на помощь, то обратной тягой меня бы выкинуло наружу. Однажды знакомая из следственного отдела рассказывала о случае, когда во время пожара женщина открыла окно и ее выбросило наружу. При этом погибла вся ее семья – огонь быстро захватил квартиру, когда ему открыли доступ к кислороду.

Я смотрел с балкона вниз через стекло, видел людей, идущих по своим делам в свете фонарей. Людей, которым ничего не угрожало. Людей, которые и не ведали, что прямо над их головами в нескольких десятках метров сейчас в ужасе мечется человек. Я мог орать и звать на помощь, звонить в пожарную службу, но чем бы мне это помогло? В моем распоряжении максимум было две минуты. Я смотрел вниз и думал: когда огонь дойдет до балкона, я выпрыгну. Лучше свободный полет три секунды и смерть от удара, чем смерть от огня.

Я заплакал, потому что умирал в одиночестве. Умирал в старой дерьмовой квартире, в которой жил сумасшедший дед, куда ко мне даже друзья не приходили. Умирал, не попрощавшись с сыном, ведь Света так и не перезвонила, я не сказал Ярику, как сильно его люблю, не объяснил, куда это я пропал последнее время, что это было все ради его маленьких любимых глазок.

Я подвел его. Попал в западню. Не справился.

Мне было очень страшно. Не передать словами. Я чувствовал каждую клетку, будто заново обрел тело. В обычной жизни не задумываешься, что у тебя есть руки и ноги, ты пользуешься ими и принимаешь их как должное. Пользуешься своей жизнью и растрачиваешь ее, как расходный материал, будто бы у тебя в запасе еще пятнадцать таких же. Но когда у тебя отбирают жизнь, вот тогда ты начинаешь ее по-настоящему ценить. Включаются все чувства, врубается режим максимальных ощущений, и в этот момент запах гари врывается в легкие и кричит тебе, что твой час настал! Ты видишь этот прекрасный мир, но он уходит от тебя. Он говорит тебе «пока-пока» и тут же забывает о тебе. Ты больше для него не существуешь. Люди идут, куда шли. Они будут жить дальше, они будут и дальше расходовать свои жизни на алкоголь, пустые отношения, попытки выяснить, кто прав, кто виноват, на ругань и обиды. Они будут и дальше страдать, злиться, строить козни, драться. И когда придет время умирать, они пожалеют, что не ценили жизнь.

В тот самый момент я понял, что такое жить, что такое умирать. Я был готов на все, чтобы остаться в живых. Думал только о том, чтобы снова увидеть Ярика, поговорить с родителями, прожить остаток жизни достойно, простить все зло, что я испытал, и смотреть в будущее ради жизни, а не из-за смерти.

Я осознал, что у меня есть только один шанс выжить, и я недолго раздумывал над ним. Прижал тряпку к лицу, вернулся в комнату, пригибаясь, чтобы не глотнуть дыма, накинул одеяло на себя, как плащ, задержал дыхание и бросился в коридор, где огонь уже перекинулся на стенной шкаф.

Оставалось еще несколько секунд. Одеяло спасло от ожогов тело, но не руки.

Было очень жарко. Я торопился. Открыл шкаф, выбросил всю одежду, вытащил полки и дернул заднюю стенку. В тот момент меня посетила мысль, что там больше нет двери, что я найду глухую стену, оклеенную десятью слоями обоев, и несколько тараканов и пауков, которые сгорят со мной.

Господи, как же я запаниковал!

Но дверь оказалась на месте, слава безумию, слава сумасшествию, слава искривлениям пространства!

Я схватился за ручку и понял, что за дверью меня уже ждут. Ждут те, кто ночью шуршал сухими пальцами, Настя, наш сын, старик, который жил здесь раньше. Я сам шел к ним в руки.

Несмотря на ужас, я распахнул дверь и прыгнул в темноту.

Когда оказался на той стороне, все чувства взревели. Было такое ощущение, что душа упала в чан с кислотой. Какая-то горечь появилась внутри, будто оказался на совместных похоронах друзей и родственников, будто предал все, что любил. Будто убил собственную мать, выгнал отца из дома, вырезал свой род и все человечество ржавым ножом, а кровью напоил свиней.

Я ощутил себя падшим до самой преисподней, будто я сделал что-то, что бог строго-настрого запретил делать, о чем даже святые писания боялись упоминать. И это не просто ощущения, это что-то вроде фантомной памяти. Ты вроде бы что-то сделал, но до конца не уверен в этом. А в памяти сохранились какие-то обрывки, подтверждающие опасения.

Я ступил на запретную землю. Ступил в бездну порока, зла и страданий. Но я спасал свою жизнь, поэтому бросился по ступеням вниз, а сзади бушевал пожар.

Спуск давался тяжело. Воздух вокруг сгустился, он выталкивал меня обратно, но я упорно погружался дальше в темноту.

Позже я сообразил, что не взял с собой даже телефон, чтобы фонариком освещать путь. Я оказался в темноте, и свет от дверного проема наверху не доходил до меня. Я остановился, и, как оказалось, вовремя, потому что если бы сделал еще один шаг, то никогда не поведал бы вам эту историю. Я обернулся, увидел горящий прямоугольник и лишь несколько освещенных метров вокруг него, остальное тонуло во мраке. Огонь