— Художник? А в Москву чего? Командировка?

— В некотором роде. Правду искать приехал. В министерство культуры хочу достучаться, а то творческому человеку у нас в городе совсем жизни нет, — Юдин посмотрел задумчиво вдаль. — Только давайте не будем об этом, Надя. Не хочу я про это… Ну так что? Идём в кафе?

— Пойдёмте.

— И куда идти? Подсказывайте, я же ничего не знаю тут.

Кафе было невзрачным, полупустым. Негромко играл магнитофон, от которого тянулись толстые белые провода к расставленным по разным концам прилавка. Крупная буфетчица с сонными глазами молча выслушала заказ Юдина, затем долго нажимала на кнопки кассового аппарата, то и дело поглядывая исподлобья на Юдина, и наконец выставила на прилавок бутылку шампанского и четыре пирожных на тарелке. Пирожные имели мятый вид, тарелка была мокрая.

— За кофеем попозже подойдёте, — процедила сквозь зубы буфетчица, отворачиваясь. — Чашек нет чистых.

— Хозяйка, полюбезнее нельзя? — Юдин почувствовал, как в нём поднялась волна безумной ненависти к этой здоровенной женщине. Ему захотелось броситься на неё и порвать зубами её толстую розовую шею. Он даже сделал шаг вперёд, но спохватился и заставил себя остановиться.

Надя сидела за столиком возле окна во всю стену и смотрела на темневшую улицу. За окном неторопливо прогуливались молодые люди, проехал громыхающий трамвай.

— Работают так, будто одолжение делают, — пожаловался Юдин, подходя к столику. — Что за страна такая!

Надя увидела шампанское и улыбнулась.

— За что будем пить? — спросила она.

— За мечту.

— У вас есть мечта?

— Есть, только я не хочу об этом говорить… Чтоб не сглазить.

— О мечте не хотите рассказывать, о командировке тоже…

— Да у меня, собственно, не командировка. Я же за свой счёт… Снял вон какую-то комнату, где алкаши обитают… Гадко, грязно, свинарник… Даже думать противно, не хочу говорить об этом, не хочу… Давайте скорее выпьем!

— Что ж, давайте. Значит, за мечту?

Постепенно они разговорились, Юдин умело вывел Надю на рассказ о её жизни и неожиданно для себя услышал историю, которая была ему прекрасно известна.

— А потом муж стал пить больше и больше, — вспоминала она, уставившись в бокал. — Начал поколачивать меня… Я не выдержала, сбежала с сыном. А он чуть ли не на следующий день устроил пьяный дебош в доме у своей сестры, она тоже любила к бутылке прикладываться, ну вот они напару натрескались, а потом он изнасиловал её… и зарезал. Понимаете? Собственную сестру изнасиловал! А убил, я думаю, из страха… Испугался, что она заявит… Не знаю… Следователь ко мне приезжал, рассказывал, что Димку (мужа-то Дмитрием зовут) обнаружили соседи. Он, видать, уйти хотел, но уснул прямо на лестнице, а дверь в квартиру нараспашку оставил… Ой, не хочу вспоминать об этом. Он мне письма слал, а я переезжала снова и снова. Вот добралась до Москвы…

— Кафе закрывается, товарищи! — крикнула буфетчица из-за прилавка. — Заканчивайте!

Юдин через плечо окинул взглядом помещение. В дальнем конце невысокая женщина в синем халате уже вынесла ведро с водой и швабру и теперь занималась тем, что переворачивала стулья, ставила их на стол ножками вверх на пластиковую поверхность стола. Кафе с каждой минутой всё больше ощетинивалось никелированными ножками.

— Что ж, посиделки кончились, — Юдин встал и развёл руками.

— Уйдёмте отсюда.

Они вышли на улицу.

— Я провожу? — предложил он, почти наверняка зная, что женщина не откажет. Она успела открыться ему, довериться. Ей хотелось общества.

— А вы не спешите, Коля?

— Куда спешить-то? На квартиру к алкашам, что ли? Нет, Надя, мне туда чем позже, тем лучше.

Возле подъезда её дома они долго стояли молча, Юдин выразительно смотрел на неё, курил.

— Может, поднимемся ко мне? — предложила она наконец и смущённо улыбнулась.

— Ну… — Он ждал этого предложения. — Не поздно ли? Потревожим кого-нибудь…

— Да никого нет. Пашка, сын-то мой, на дачу к школьному приятелю укатил… Знаете, все хулиганом его называют, а этот парень, Лёшка-то Нагибин, к нему по-человечески относится, книги даёт читать, дружит с ним, в гости даже зовёт, а семья-то у него приличная, не чета нашей. Его родители поди косо смотрят на моего Пашку…

— Значит, никого дома нет?

— Никого. Посидим, чаем побалуемся…

Они поднялись на второй этаж по тёмной массивной лестнице, и Надя посетовала на то, что кто-то постоянно вывинчивает лампочку на лестничной клетке.

Комната, куда они вошли, была крохотной, но зато в квартире был просторный коридор и огромная кухня. На кухне стоял диван.

— Вот здесь я сплю, — сказала Надя.

— А сына, значит, в комнате устроили?

— Ему нужнее.

— Почему нужнее? Сколько ему? Ведь школьник ещё? А если к вам… ну, гости, мужчина, скажем, заглянет?

— Никто ко мне не заглядывает, — она повернула краник газовой плиты и поставила чайник на конфорку. — Кому я нужна-то?

— Это вы зря, Надя. Вы очень интересная женщина.

— Что? — она посмотрела на него через плечо, печально улыбнувшись. — Интересная? Не смешите меня, Коля.

— Я искренне, поверьте слову художника.

— Издеваетесь?

— Ничуть, — он подошёл к ней сзади и положил руки ей на плечи.

Надя резко повернулась и почти испуганно вперилась в его лицо. Из угла доносилось надсадное тарахтенье холодильника, тонко гудел газ в конфорке, сквозь раскрытую форточку долетало бренчание расстроенной гитары во дворе.

— Коля, вы что? Вы что себе думаете? Вы посмотрите на меня, посмотрите!

— Я смотрю. И мне очень нравится то, что я вижу…

— Чушь какая-то! — она передёрнула плечами, но не высвободилась. — Да вы что? Хватит вам, честное слово!

— Вы знаете, что такое одиночество? — он взял её лицо в свои руки, как чашу, из которой собирался испить. Она кивнула, насколько это позволяла его хватка. И тогда он прижался ртом к её губам. Это были сухие губы, почти жёсткие, без малейшего привкуса женственности. Они встретили его неподвижностью мертвеца и оставались такими в течение нескольких секунд, затем они шевельнулись и чуть раскрылись под властным напором его языка.

— Коля, что вы? — выдавила она, задыхаясь, когда сумела отстраниться от Юдина. — Что вы такое выдумали?

— Мы оба одиноки, — он продолжал гнуть свою линию. — У каждого из нас полно своих забот… Неужели мы не можем дать друг другу немного счастья?

Женщина посмотрела на него широко открытыми глазами и, издав громкий вздох, внезапно заплакала.