– Эх, Филипп Филиппович, не цените вы меня! – пошутил я, хотя в этой шутке была какая-то доля правды.

Потом встал и поглядел в окно, балкона в моей комнате не было, как и рыжего кота, одна только рыжая шевелюра Филиппа Филипповича украшала эту пустую комнату, как грустный символ нашей мучительной жизни.

Опустившись на колени перед Мнемозиной, держащей нашу маленькую Нонночку, я все же был не в духе. Так, лишь раз оказавшись в загородном доме Филиппа Филипповича вместе с Мнемозиной, Капой, Верой и двумя нашими дочками, я никак не мог отделаться от мысли, что квартира Скрипишина была все же чем-то лучше, во всяком случае, в ней ощущался стойкий запах свободы, которого не хватало здесь.

Да и Нонны Львовны, оставшейся со Скрипишиным в его квартире, нам явно не хватало. К Капе каждый день приходило по нескольку врачей, которые ее ощупывали, осматривали, а заодно, каждый день брали на анализ ее мочу и кал, и раз в неделю брали кровь.

– У меня такое чувство, что я нахожусь в какой-то больнице, а не на даче, – жаловалась нам Капа.

– А что ты хочешь, – вздохнула Вера, кормящая в это время грудью Лолочку, – у твоего папашки денег много, а из близких только ты одна, вот он и будет держать тебя всю жизнь как птичку в золотой клетке, а с тобой и нас заодно!

– У меня такое чувство, что я сейчас рожу! – поглядела на всех грустно Капа.

– Главное не унывать, – я приобнял ее, и прижал к себе, – а может нам убежать?! – шепнул я, глядя на всех.

– Да, разве отсюда куда-нибудь убежишь, решетки на окнах и везде охранники, – задумалась Мнемозина, поправляя на Нонночке распашонку.

– Зато у меня есть план, – шепнул я, и все внимательно поглядели на меня.

На следующий день, когда Филипп Филиппович приехал навестить Капу, он вдруг застал такую картину: все трое, Капа, Мнемозина и Вера били меня по голове пуховыми подушками, а я лежал на полу и ревел как несмышленое дитя.

– Старый козел, ты уже в постели начал ссаться! – орала как безумная Мнемозина.

– Вот старая вонючка, – вторила ей Вера и тоже весьма активно прикладывалась подушкой к моей голове.

– Папа, убери его отсюда, я больше не могу его видеть, – обратилась Капа к Филиппу Филипповичу со слезами на глазах.

– Ну, надо же, надо же! – радостно засверкал глазами Филипп Филиппович. – Я так и думал, я так и знал, я еще раньше догадывался, чем все это кончится!

В это время дверь распахнулась, и в комнату вбежали с сумками раскрасневшиеся, и потные, Леонид Осипович с Елизаветой Петровной.

– Охрана, кто их сюда впустил?! – рассердился Филипп Филиппович.

– Но, папа, причем здесь они?! – заступилась за них Капа.

Мнемозина отбросила подушку и кинулась обниматься с родителями.

– Ну, ладно, – успокоился Филипп Филиппович, и сказал вошедшему в комнату охраннику, чтобы он помог мне убраться отсюда.

– Филипп Филиппович, но позвольте хотя бы брюки сменить, а то ведь мочой же пахнут, – всхлипнул я.

– У вас что, недержание? – с сочувствием поглядел на меня Леонид Осипович.

– Фигли его жалеть, – нахмурился Филипп Филиппович, – из-за таких вот старых козлов молодые девки вместе с беременностью инвалидность получают на всю жизнь!

– Да, да, конечно, – вежливо согласился с ним Леонид Осипович, но все равно еще раз, как бы с сочувствием поглядел на меня.

Елизавета Петровна тоже грустно проводила меня глазами, когда меня уводил за собою охранник.

О женах я умолчу, они продолжали выражать на своем лице надуманное презрение. А напоследок, когда мы вышли из ворот, охранник пнул меня ногой по левой ягодице, по всей видимости, исполняя волю своего хозяина, и летел я над землей довольно низко, наверное, к плохой погоде, но главное, о чем я думал в эту минуту, лишь бы у нас получилось все, что было нами задумано.

Вечером этого же дня я, Мнемозина, Вера, Капа, наши дочки и Нонна Львовна со Скрипишиным улетали в Канберру, столицу Австралии. Леонид Осипович с Елизаветой Петровной провожали нас в Шереметьево.

– О, Господи, я даже с внучкой не пообщалась, не посидела, – заплакала Елизавета Петровна, – а все из-за вас! Вам мало одной женщины?! Вам нужен целый гарем?! – крикнула она мне в лицо.

– Мне нужен не гарем, – вздохнул я, – гарем я уже имею! Теперь мне нужна тишина и спокойствие!

– Ну, мама, ну, не расстраивайся так, вы же прилетите к нам через неделю, – утешала ее Мнемозина.

– А мой папашка, наверное, думает, что я сейчас в Большом театре на опере Верди «Аиду» смотрю, – хихикнула, глядя на меня Капа, и обхватила нежно мою руку.

– Интересно, как вас с такими маленькими детишками пустили?! – удивился Леонид Осипович, обращаясь к Нонне Львовне.

– Как пустили, так и пустили, – хмуро отозвался Егор Федотович, помогающий держать Нонне Львовне наших дочек, – за деньги теперь все можно!

– Ты счастлив?! – шепнула мне, мило улыбающаяся Вера.

– Еще бы, – тихо ответил я и почувствовал, как на глазах у меня быстро появляются слезы.

Самолет взревел как бык, уносясь стремительно в небо. Сидящий сзади нас с Капой Скрипишин сразу заохал.

– Ой, мамочки! Как высоко-то! – высморкался он, прижимаясь щекой к высоко приподнятой груди Нонны Львовны.

– Пассажир, вам плохо?! – подбежала к нему стюардесса.

– Идите в жопу, – деликатно прошептала ей Нонна Львовна, и стюардесса вся покраснев до ушей, без слов удалилась к себе в носовую часть самолета.

Самым большим потрясением для Скрипишина стало близкое соседство одной негритянской пары, мужа и жены, которые сидели напротив него, в другом ряду.

– Как их сюда пустили-то, они же дикари-с, – шептал мне на ухо, сзади, перепуганный Скрипишин.

– Слушай, Егор Федотович, ты сам-то разве не от обезьяны произошел?! – обратилась к нему Нонна Львовна.

– Возможно, но не от нее, – сразу же весь сжался и притих Скрипишин.

– Такой дурачок, ну, словно дите малое, – посмеялась мне Нонна Львовна.

– А вы очень умная и добрая, – произнес дрожащим от волнения голосом Скрипишин, и еще сильнее прижался к Нонне Львовне.

Я тоже прижался к Капе, и поцеловал ее. Самолет уже плыл в облаках, как в молочном тумане. Их густая масса совсем спрятала собой солнце, и казалось, что мы плывем над землей, окутанной в белый саван.

– Ты знаешь, он у меня начинает уже двигаться, – прошептала Капа.

– А кто ты думаешь, будет?! – спросил я.

– Девочка, – улыбнулась Капа, – отец меня уже возил на УЗИ!

– И ты мне ничего не сказала, – удивился я.