– Тогда в отставку! Со всех постов! И в опалу! Без права возвращения в столицу!

– Подчиняюсь, Ваше Королевское Высочество.

– Ты всего лишь подчиняешься?! Кем ты себя возомнил?! Вон из рыцарей Ордена Золотой Саламандры! И… И… Запрещаю носить королевские мундиры, ордена и прочие награды!

– Ваше Королевское Высочество, отставить из Ордена и запретить носить мундир, это ваше право. Но ордена и награды мне Государи жаловали, не вам их отнимать.

– Да я тебя!..

Королева встала и властно приказала:

– Прекратите немедленно! Наседаете друг на друга, как петухи на деревенской улице! Мужчины! Только задень ваше ретивое, думать, сразу перестаёте! Лагоз! Сядь и успокойся. Стах слушай меня. Тебе давно было разрешено титуловать обоих братьев "милостью". Приказываю – отныне титулуй только так и никак иначе. Клятву твою мы услышали, приняли и благодарны за неё. Служить тебе на твоих постах, без признания сложившейся ситуации, действительно невместно. Ты уходишь в бессрочный отпуск от всех должностей. Сегодня же отправляешься в своё баронство без права появления в столице. Пока на один год. Когда соберёшься вернуться, напиши мне лично, я подумаю.

Бывший Торан, а ныне Лагоз, смахнул пот со лба и недовольно кивнул:

– Ладно, я согласен.

– Я ещё не закончила, – резко заявила королева. – Мундиры и награды мы тебе, конечно, оставляем. Пенсион ты не выслужил, однако получишь. Пятьсот дукатов в год. Присылать их будут в твою башню по третям года. Все привилегии, данные моим мужем, остаются. Обещаю, заботиться о твоих родителях и брате. Из столицы уезжай сегодня же. Без заезда куда-либо. Сразу, как только выйдешь из Дворца. Я дам тебе свою карету. Вещи из дворцовой квартиры пусть заберут твои слуги. Их пропустят и препятствовать не будут.

– Ваше Величество, мне надо заехать в Храм, поклониться…

– Я поняла. Сейчас он оцеплен, но тебя пропустят.

– Премного благодарен, Ваше Величество.

– Я помню, что тебе жизнью обязан. Теперь считай, долг закрыт.

– Так точно, Ваша Милость. Теперь буду помнить, что долгов между нами не осталось.

– Говорю же – мужчины! – презрительно бросила Мариана. – Только о своей гордыне думаете. А что случится завтра, в расчёт не берёте. Ведь коли что плохое произойдёт, каково одному у другого помощи просить будет? Вы о том не подумали? Лагоз молчи. А ты, Стах, теперь иди, пока вы вновь друг другу резких слов не наговорили. И не дай тебе боги, на собственной шкуре понять, каково сейчас мне. Хочется выть, а приходится улыбаться. Да ещё и промеж вас вставать, чтобы между собой не сцепились. Да! Для всех других вы разругались потому, что ты заявил: "Я же говорил!", а королю и без тебя сегодня многое пришлось пережить. Вот он и разгневался. Всё! Теперь уже точно уходи.

В эту ночь во Дворце многих мучила бессонница. Служители, потерявшие своих близких или хороших знакомых, поминали их. Здесь все знали друг друга, случалось и соперничали, но только среди своих. Пришлые тут почти не приживались. Некоторые сегодня, после принесения обета в дворцовой часовне, получили серьёзные поощрения и просчитывали открывающиеся перспективы.

Против обыкновения придворных дежурило ровно столько, сколько положено по штату. Все остальные поняли, что сейчас не время "ловить случай" и попрятались по домам. Многие уже знали, как за неосторожные слова "я же говорил" был снят со всех постов и отправлен в опалу любимчик короля барон Тихий. Его не жалко – быстро взлетел, больно упал, а вот себя поберечь надо. Некоторые, тоже принёсшие обет в часовне, подозревали иную причину отставки, но их уста Боги закрыли клятвой молчания.

Принц и великий герцог Торан перебирал в памяти содержимое документов, найденных в кабинете покойного брата. Тот оставил дела в полном порядке – отдельно список решаемых вопросов, отдельно законченных дел. Реестр наиболее важных источников бюджетных поступлений, характеристики на самых значимых людей государства. Всё это Торан приблизительно помнил, но вот какие акценты ставил Лагоз, было полезно прочитать.

Людей, знавших о подмене, оказалось меньше двух десятков. После присяги и клятвы Богам, сдобренных толикой материальных благ и приправленных продвижением в чинах, за раскрытие тайны можно не опасаться. Однако на столь благостном фоне бросалось в глаза единственное тёмное пятно – барон Тихий. Юноша стремительно сделавший карьеру, и спокойно отказавшийся от неё. Торан ругал себя за горячность, из-за которой разговор ушёл куда-то не туда. Но выбесил мальчишка, разговаривающий с ним как равный…

Хорошо Мариана вмешалась. Он потерял всю семью, она осталась без мужа, возможно им удастся отогреть друг друга… Посмотрим. А Тихий пусть пока посидит в своей глухомани, да поймёт чего лишился. Потом, виляя хвостом, сам прибежит просить прощения. Получит его, конечно. Архимагами не разбрасываются. Но условия будут жёсткие. Щенок! "Я не торгую своей верностью!" Вот и сиди на своём болоте! А как приползёшь, да покланяешься в ноги, на год-другой отправишься в Колонии. Обер-прокурором. Почистишь там конюшни, нюхнёшь управленческой грязи, тогда поймёшь, что такое верность и где она нужна.

Далее пошли мысли о погибшей семье. Комом в горле поднялась ненависть к покойной жене. До слёз было жалко дочерей. В голове мелькали вопросы о разном. Но всё же сон принял новозванного короля в свои спокойные объятия.

Королева долго не ложилась. Думы, расчёты, прикидки как правильно, а как нельзя делать. Надо вызывать отца, пусть поможет, часть забот возьмёт на себя. Торан плохая альтернатива Лагозу, но лучше, чем Регентский Совет. Там её роль была бы маленькой, чисто номинальной. С мужем, если удастся протянуть хотя бы два-три года, можно укрепить свои позиции, а затем стать единоличной Регентшей с консультативным Советом. Посмотрим, разберёмся.

Со Стахом получилось лучше, чем могло бы, но хуже, чем хотелось. Молодой он, наивный. Юношеский максимализм остановил карьеру. Но это ничего. Чуть остынет, немного подумает и станет сговорчивей. К Торану не пойдёт, а вот к подруге матери прибежит. Тогда его надо будет обогреть и приласкать. Личный, ручной архимаг всегда пригодится. И не только чтобы убирать морщинки. Хотя и это станет делать.

Мариана забылась коротким, тяжёлым сном. Но утром, ещё до позднего рассвета её что-то разбудило. Какая-то неясная тревога или материнское чутьё погнали женщину в детскую. Уже при входе королевой овладела паника – караульные женского Лейб-Гвардейского полка СПАЛИ! Именно спали, опустившись на пол. Ворвавшись в комнату, она увидела спящих дежурных нянек. Дочка просто спала, а сын, неумело завёрнутый в пелёнку и плохо перевязанный свивальником, освободил ручки и дрых, посасывая кулачок.

Когда мама взяла его на руки, малыш протестующе заверещал, но, почуяв мамин запах, начал искать грудь. Заполучив сосок, ребёнок занялся было едой, но скоро заснул, трогательно улыбаясь.

Младенческую шейку украшал, спрятанный под распашонкой, небольшой медальон на широкой шёлковой ленточке. Срочно созванный консилиум волшебников определил украшение, как мощнейший амулет защиты от почти всех опасностей, ожидающих ребёнка.