Глубокий вздох.

— Я говорил, что мы передвинулись от стабильной структуры к нестабильной. И не можем исходить из тех цифр, о которых шла речь при вашем первом представлении…

Шерман делает попытку не упускать из внимания ни того, ни другого, но речь француза очень скоро превращается в мелкий моросящий дождик, который сеется со спутника, а все его мысли поглощает газетный текст, видимый из-за головы чистильщика:

Но Преподобный Реджинальд Бэкон, председатель Гарлемской организации «Всенародная солидарность», говорит, что это — все та же старая песня. Человеческая жизнь, когда это жизнь черного или испаноязычного человека, ставится властями ни во что. Если бы речь шла о белом отличнике учебы, которого сбил бы на Парк авеню черный водитель, никто не стал бы отговариваться вероятностными выкладками и юридическими тонкостями.

Он назвал «возмутительным» тот факт, что в клинике сразу не диагностировали у Лэмба сотрясения мозга, и сказал, что требует отдельного расследования.

Тем временем в тесную, аккуратную квартирку миссис Лэмб набились соседи по району Эдгара По, чтобы выразить ей сочувствие. А она вспоминала трагическую историю своей семьи. «Шесть лет назад прямо вон там был убит отец Генри», — рассказала она корреспонденту «Сити лайт» и указала в окно на арку ворот. Монро Лэмб был застрелен напавшим на него грабителем, когда возвращался вечером домой с работы, он работал механиком по кондиционерам.

«Если я потеряю Генри, на этом кончится и моя жизнь тоже, а никому дела нет, — сказала она. — Полиция так и не выяснила, кто убил моего мужа. А теперь вот даже не хотят предпринять поиски того, кто виноват в несчастье с Генри».

Но Преп. Бэкон поклялся оказать нажим на власти и добиться, чтобы были приняты меры: «Если власти говорят нам, что им безразлична судьба наших лучших юношей, которые составляют надежду этих нищих улиц, то пора и нам обратиться к представителям власти с такими словами: ваши имена не выбиты на каменных скрижалях, принесенных с горы. Скоро состоятся выборы, и вас можно будет заменить».

На предстоящем в сентябре выдвижении кандидатур от демократической партии у нынешнего окружного прокурора Эйба Вейсса будет серьезный конкурент в лице члена Законодательного собрания штата Роберта Сантьяго, которого поддерживают Бэкон, конгрессмен Джозеф Ленард и другие черные лидеры, а также лидеры пуэрториканкских жителей Южного и Центрального Бронкса.

— …вот я и говорю, давайте повременим пару недель, пусть, так сказать, осадок уляжется. К тому времени мы уже будем знать нижнюю точку. И сможем оценить, насколько реалистичны цены, о которых мы говорили. И насколько…

До Шермана вдруг дошло, о чем толкует перепуганный лягушатник. Но ведь это невозможно — нельзя откладывать, когда над головой собирается такое — надо зарегистрировать сделку немедленно — сейчас!

— Бернар, теперь послушайте меня. Откладывать невозможно. Мы столько времени потратили на то, чтобы все согласовать. Вовсе не нужно теперь сидеть и ждать, пока уляжется осадок. И так все уже улеглось. Надо действовать! Вы ссылаетесь на мнимые препятствия. Мы должны взять себя в руки и перейти к делу. Все уже давно оговорено до мелочей! От того, как будет день ото дня колебаться курс франка или цена на золото, ровным счетом ничего не зависит!..

Слова только-только слетели с языка, а он уже сам ужаснулся нажиму в собственном голосе. На Уолл-стрит брокер, который горячится, — мертвый брокер. Шерман это знает! Но нет сил удержаться.

— Не могу же я просто взять и закрыть глаза, Шерман.

— А вас никто и не просит закрыть глаза!

Чпок! Совсем легкий удар. Долговязый, щуплый юноша, отличник учебы! Все существо Шермана пронзает ужасная мысль. — Это были обыкновенные доброжелательные парни, которые хотели помочь… Йо!.. Крутой въезд, темнота… Но тот, второй, такой здоровяк… Почему о нем-то нигде не упоминается!.. И о том, что это было на въезде. Непонятно. А вдруг просто совпадение? — и «мерседес» другой — и знак на R, их же две с половиной тысячи..

Два происшествия в Бронксе в один и тот же вечер?

Его снова захлестывает ужас.

— Я прошу прощения, Шерман, но тут нельзя стрелять из лука по-дзэнски, с завязанными глазами. Цыплят придется сначала высидеть.

— О чем вы говорите?! Сколько времени вы их собираетесь высиживать? (Неужели они могут проверить две с половиной тысячи автомобилей?).

— Ну, неделю, скажем. Или две. Три недели — предел.

— Три недели?!

— У нас назначена целая серия крупных презентаций. Так что тут ничего нельзя сделать.

— Но я не могу ждать три недели, Бернар! Послушайте. Вы выдвинули несколько мелких возражений… Но ведь они же совершенно несерьезны. Я их все сто раз с головой предусмотрел и учел. Вы обязательно должны довести это дело до конца! Три недели вам ничего не дадут!

«Обязательно должны» — так брокеры на Уолл-стрит тоже не говорят.

Пауза.

И мягкий, терпеливый голос из Парижа, отраженный от спутника:

— Шерман. Прошу вас. Когда речь идет о трехстах миллионах облигаций, никто ничего не должен делать с бухты-барахты.

— Да, конечно, конечно, я знаю. Но просто я же все объяснил… Я знаю, что я… Я знаю…

Он знает, что надо срочно спуститься с этих безвоздушных вершин назойливости и снова стать тем обтекаемым, спокойным специалистом из «Пирс-и-Пирса» на пятидесятом этаже, с которым привык иметь дело французский бублик, воплощением самоуверенной и неколебимой компетентности, но… машина безусловно — его, как ни крути. «Мерседес», RF, белые мужчина и женщина.

В голове у него бушует пламя. А чернокожий чистильщик знай себе наводит блеск на его ботинок. И вокруг со всех сторон, точно звериный рев, звучат голоса:

— Он предлагает по шести! А ваша цифра — пять!

— Выхожу из игры! Федеральные пошли на спад.

— Федеральные скупают все купоны! По любым ставкам.

— Господи, этого еще только не хватало. Я выхожу.

* * *

В 62-й секции, где председательствует судья Джером Мелдник, — полный переполох. Крамер, сидя за секретарским столом, наблюдает смятение судьи и про себя презрительно усмехается. Большой бледный лысый череп Мелдника над судейским помостом напоминает голову козьего сыра. Сыр склонен на ту сторону, где сидит юридический консультант судьи Джонатан Стедман. Если судейство Джерома Мелдника и имеет какой-то фундамент юридических познаний, то все эти познания — в мозгу у Стедмана. Сам Мелдник долгие годы был исполнительным секретарем Союза учителей, одного из наиболее крупных и преданных демократической партии профсоюзов штата, покуда губернатор в знак уважения к его диплому и в награду за многолетний собачий труд на пользу партии не назначил его судьей в Уголовный отдел Верховного суда штата, а Мелдник не соприкасался с юриспруденцией с тех давних пор, когда, только-только получив диплом, работал посыльным у дяди — нотариуса и страхового агента, державшего контору в двухэтажном доме на Куинс-бульваре.