Насколько далеко зашла конфессионализация политики, лучше всего показывает спор о православных культовых постройках. Сами должностные лица в Царстве Польском подчеркивали политическое значение строительства новых храмов. Православные церкви рассматривались как оплоты в борьбе против агрессивного католического окружения, и возведение их официально входило в компетенцию государственных органов. Церкви повсюду на западных перифериях империи были важнейшим средством репрезентации конфессионального и – тем самым – политического господства. Поэтому они активно строились в таких городах, как Вильна, Ковно, Рига, Ревель, Гельсингфорс, Лодзь и Варшава. Это была попытка символической интеграции данных территорий и визуализация притязаний Петербурга на власть в приграничных районах394.

Среди всех строительных проектов такого рода особое место занимал Александро-Невский собор в Варшаве: этот православный храм в столице Царства Польского далеко опережал по величине и помпезности все культовые сооружения на периферии Российской империи. Он же был самым дорогим, и на его строительство потребовалось почти двадцать лет (1894–1912). Но прежде всего эта церковь была одной из тех, что вызвали самые большие споры во всей империи. Даже выбор места и архитектурного стиля для собора Святого Александра Невского уже был демонстрацией власти и одновременно провокацией для местного польского общества. Здание, спроектированное Леонтием Бенуа, возвели в самом сердце Варшавы, на Саксонской площади – одной из главных площадей города. Оно не только затмевало своими размерами все вокруг, но и стилистически резко выделялось на фоне окружающей застройки. Золотые купола, декор фасада, напоминавший восточные мотивы, и колокольня высотой более 70 метров представляли собой демонстративный, выраженный архитектурными средствами захват земли иностранными завоевателями395.

Храм, в представлении царских чиновников, должен был символизировать незыблемость русской гегемонии в Царстве Польском. Они сделали многое, чтобы в соответствии с этим замыслом увеличить символическую мощь возводимого здания, укрепить его позиции в межконфессиональной конкуренции и превратить его в сакральный и церемониальный центр русской православной диаспоры в Варшаве396. Важным событием в этом контексте стало посещение строительной площадки храма Николаем II, которое состоялось в рамках поездки царя в Варшаву в 1897 году. Торжества по случаю трехсотлетия царствования дома Романовых в 1913 году тоже дали повод представить собор в качестве центра русской православной общины: его отделка была завершена как раз к великому юбилею династии. Выступавшие на празднестве ораторы подчеркивали непосредственную связь храма с репрезентацией власти и сочетали российские претензии на господство с антипольскими филиппиками397.

Таким образом, собор был задуман как демонстрация русской православной власти – и так и воспринимался польским обществом. Через зарубежную прессу польская общественность резко критиковала это культовое сооружение в Варшаве. Монументальный православный собор в центре города интерпретировался как символ непрекращающегося иноземного господства и как выражение постоянного угнетения католической церкви. «Московитский» архитектурный стиль и представленные в соборе святые – все это прочитывалось как сигнал, как инструмент культурной и конфессиональной колонизации Царства Польского. В особенности изображение Кирилла и Мефодия в этом контексте было афронтом, поскольку представляло собой сознательную аллюзию на их миссионерскую деятельность среди славян. Их присутствие в соборе, казалось, маркировало ту конфессиональную и культурную миссию, которую царские власти приписывали этому храму. Польский страх этнической и культурной русификации сопровождался в конфессиональную эпоху ожиданием православной миссионерской деятельности. Здесь мы видим, что смешение сфер религии и политики было общим знаменателем русского и польского мышления, невзирая на всю глубину различий между их оценками Александро-Невского собора.

Политические конфликты по поводу религиозных вопросов и конфессиональных демонстраций случались в Царстве Польском не только в связи с такими крупными объектами, как Александро-Невский собор. Политизацию религии стимулировали зачастую менее заметные, но повседневные конфликты конкурирующих религиозных практик. Например, предметом многолетних дискуссий и поводом для постоянных жалоб со стороны польского общества были распоряжения попечителя Варшавского учебного округа от 1870 года, радикально менявшие ежеутренний ритуал молитвы в школах. Согласно этим распоряжениям на всех школьников в Царстве Польском, независимо от их вероисповедания, налагалась обязанность произносить совместную православную утреннюю молитву на русском языке398.

В 1897 году данная практика была пересмотрена. Дебаты, развернувшиеся в контексте реформы, свидетельствуют о том, в какой значительной степени переросло в постоянный очаг религиозного и политического конфликта повседневное принудительное объединение конфессий. Вместе с тем споры, шедшие внутри административных органов, демонстрируют, как много акторов участвовало в принятии решений в области религиозной политики и насколько различны были те концепции и интересы, которыми они руководствовались.

Причиной столкновений, приведших в конечном итоге к значительному росту напряженности в Царстве Польском, было решение, принятое императором: 25 июня 1897 года Николай II объявил, что во всех образовательных учреждениях страны обязательное посещение православных богослужений для иноверных и инославных учащихся отменяется, а совместная молитва заменяется раздельными – по вероисповеданиям. Тем самым в Царстве Польском должна была быть прекращена практика принудительных совместных утренних молитв, существовавшая со времен распоряжения, изданного образовательным ведомством. Указ Николая был явной уступкой неправославному населению империи и подчеркивал тот курс на религиозную терпимость и примирение, которым молодой монарх в первые годы после восшествия на престол пытался показать, что его царствование, в отличие от правления его отца, станет эпохой реформ399.