— Как видишь, батюшка, сидит перед тобой советник князя, государя лицо доверенное, так, арестовать меня кишка у тебя тонка, — ухмыльнулся Артем и, погладив эфес меча толедской стали, подаренного испанскими купцами, добавил елейным голосом: — Да и без князя не просто это будет, так что голову мне не морочь, говори быстро, в чем дело, и я поехал.

— Гордыня — тяжкий грех, сын мой, — вымолвил священник.

— Воистину, ко всем относится, — парировал Артем.

Покряхтев, священник развернул один из свитков, лежащих на столе, и произнес:

— Ответь мне, сын мой, являешься ли ты православным?

— Да, — сухо ответил Артем и заметил, что помощник священника что-то записал в свиток.

— Причащаешься и исповедуешься ли?

— Да, — ответил Артем, вспомнив, как причащался в последний раз у отца Александра, еще до того, как попал к Цильху. Помощник Амвросия снова заскрипел пером.

— Ответь мне, сын мой, с какого времени служишь ты князю нашему Андрею?

— С февраля тысяча триста семьдесят девятого года, — произнес Артем, вспомнив, как назначил его десятником Андрей после свадьбы.

— С февраля семь тысяч триста восемьдесят седьмого года, — грозно сказал священник, повернувшись к помощнику, и снова обратился к Артему: — Ответь, кому еще ты служил в землях ингрийских, новгородских и псковских.

— Барону фон Рункелю и в ополчении магистрата, — спокойно отвечал Артем, прикидывая, когда эти формальности окончатся.

— Скажи мне, — продолжал священник, — служил ли ты отцу Александру, настоятелю храма в кузнечной слободе?

— Служил, — ответил Артем.

— Отчего же утаиваешь? — сдвинул брови священник.

— Не утаиваю, я думал, это неважно, — ответил Артем и тут же спохватился: — Служил слугой, приказчиком, а не мечом, поэтому и не сказал.

— Известно ли тебе, что священник Александр предписаний митрополита Пимена не исполнял, в проповедях канон предписанный нарушал, речами бесовскими людей прельщал? — спросил священник.

— Нет, неизвестно, — спокойно ответил Артем, испытывая страстное желание заехать попу в ухо.

— Принимал ли от отца Александра причастие, слушал ли его проповеди? — спросил поп.

— Принимал и слушал, — ответил Артем и краем глаза заметил, как обрадовавшийся чему-то секретарь что-то записал.

— Ответь мне, сын мой, по чьему приказу арестован тобой был отец Филарет, когда, будучи посадником Петербурга, ты вошел в город?

— По моему, — ответил Артем.

— Указывал ли тебе кто арестовать Филарета?

— Великий князь Андрей приказал мне навести порядок в городе. Филарет поднимал в нем смуту, призывал к погрому, за то был мной арестован.

— Что знаешь ты об исчезновении отца Филарета после ареста? — Глаза Амвросия блеснули нехорошим огнем.

— Я отпустил его на второй день после ареста. В том есть расписка в каземате замка, где арестованных держали. Куда этот доносчик от страха сбежал после этого, мне неизвестно.

— Отец Филарет был моим другом, и неведом мне был более искренний священник в этих землях, служащий Богу, — возвестил Иоанн.

— Из-за этого человека в погромах погибло более шестидесяти человек. Я уж не говорю о тех, кого он сдал инквизиции. — Артем заметил, что помощник больше не пишет свиток.

— На то была воля Божья, — вымолвил Амвросий. — Чем меньше еретиков по земле ходит, тем Богу радостнее.

— Что у вас еще ко мне? — сухо спросил Артем, огромным усилием воли подавляя желание заехать все-таки попу в ухо.

— Что известно тебе о бесовской деятельности католического священника Людвига?

— Мне известно, что этот священник организует университет для образования подданных нашего князя.

— Известно ли тебе, что в университет сей приглашает он язычников и еретиков?

— Мне известно, что в этот университет он приглашает лучших ученых со всего мира, и я ему в том помогаю.

— Хорошо, — произнес Иоанн и с сожалением посмотрел на эфес меча, висящего на боку Артема, — на сегодня это все. Я вызову еще тебя.

— Придешь ко мне в приемную и подождешь, когда приму, — бросил Артем, поднимаясь.

— Не упорствуй, силой приведут, — ответил, поднимаясь, священник.

— Кто, твои хлюпики? Я на Ладоге видел их в деле. Им только баб гонять.

Глаза Амвросия широко раскрылись. Похоже, о деле на Ладоге он знал много больше, чем хотел показать.

— Покайся, сын мой, — произнес он, — иначе анафеме предан будешь или от Церкви отлучен.

— Ну а я тебя на хрен пошлю, так что будем квиты, — бросил Артем, выходя и хлопая дверью.

Прямо из миссии митрополита Артем отправился к барону. Зайдя в кабинет Рункеля, он с ходу выпалил:

— Генрих, что за следствие о делах бесовских ведет православная миссия?

— А, — подняв голову от вороха документов, произнес Рункель, — это была взятка. Нам нужна была лояльность православного духовенства при объединении с Новгородом и Псковом, а митрополит потребовал прав на такое следствие, чтобы защитить интересы Церкви.

— Меня сегодня вызывали в миссию митрополита. Я под следствием.

— Ну, взять тебя они пока не смогут. Ты все-таки советник князя, так что не беспокойся.

— Они обвиняют в бесовщине университет.

— Я знал, что они будут на него нападать. Это только начало. Но я сделал все, чтобы у них ничего не вышло. Князя мне, по крайней мере, удалось убедить, что университет повышает его престиж как правителя и укрепляет государство. Так что тут им тоже ничего не светит.

— Генрих, но ведь эти идиоты сейчас погубят кучу ни в чем не повинных людей, которые не имеют такой защиты, как мы с тобой.

— Мне очень жаль, — пожал плечами Рункель.

— Почему ты допустил это?

— А ты думаешь, я всемогущ? — грустно улыбнулся Генрих. — Идет драка за власть, и те, кто ее имел, вовсе не собираются отдавать ее. Церковь, друг мой, это сила. Без ее поддержки мне не удалось бы сделать то, что я сделал. А раз так, то приходится идти и на уступки.

— Генрих, но это же вторая инквизиция. Мы даже католическую не расформировали, а теперь еще и православную создаем.

— Не мы ее создаем, а те, кто рвутся к власти с клира. Ты в каком веке живешь? Люди всегда получают то, чего хотят. Здесь люди хотят подчиняться Церкви и идут в нее. Естественно, церковники начинают править. Они ведь тоже люди, которые хотят богатства и власти. Это в человеческой природе, и лишь единицы способны мыслить иначе. Ну, вышли люди из-под контроля Церкви в твоем мире, и что? Что ты мне рассказывал про политические партии, которые концлагеря создавали, не припомнишь?