– Третьего дня, кажется, утром. Пошел такой, знаете ли, веселый и – не вернулся.

– Какая жалость!… А мой друг, тоже ученый, просил передать ему книги. И забрать те, которые были у профессора.

– Позвоните в полицию. Там все его вещи. Они отдадут ваши книги.

– Спасибо, – ответил Штирлиц, – я так и сделаю.

Он проехал по улице, где находилась явка. На окне стоял цветок – сигнал тревоги. Штирлиц все понял. «А я считал его трусом», – вспомнил он. Он вдруг представил себе, как профессор выбросился из окна – маленький, тщедушный и тихий человек. Он подумал: какой же ужас испытал он в свои последние секунды, если решился покончить с собой здесь, на свободе, вырвавшись из Германии. Конечно, за ним шло гестапо. Или они устроили ему самоубийство, поняв, что он будет молчать?…

Как только Кэт с детьми уснула в номере отеля, Штирлиц, приняв две таблетки кофеина – он почти совсем не спал эти дни, – поехал, предварительно созвонившись, на встречу с пастором Шлагом.

Пастор спросил:

– Утром я не смел говорить о своих. А теперь я не могу не говорить о них: что с сестрой?

– Вы помните ее почерк?

– Конечно.

Он протянул пастору конверт. Шлаг прочитал маленькую записку: «Дорогой брат, спасибо за ту великодушную заботу, которую ты о нас проявил. Мы теперь живем в горах и не знаем, что такое ужас бомбежек. Мы живем в крестьянской семье, дети помогают ухаживать за коровами; мы сыты и чувствуем себя в полной безопасности. Молим бога, чтобы несчастья, обрушившиеся на твою голову, скорее кончились. Твоя Анна».

– Какие несчастья? – спросил пастор. – О чем она?

– Мне пришлось сказать ей, что вы арестованы… Я был у нее не как Штирлиц, но как ваш прихожанин. Здесь адрес – когда все кончится, вы их найдете. Вот фотография – это вас должно убедить окончательно.

Штирлиц протянул пастору маленькое контактное фото – он сделал несколько кадров в горах, но было пасмурно, поэтому качество снимка было довольно посредственным. Пастор долго рассматривал фото, а после сказал:

– В общем-то, я верю вам даже и без этой фотографии… Что вы так осунулись?

– Бог его знает. Устал несколько. Ну? Какие еще новости?

– Новости есть, а вот дать им оценку я не в силах. Либо надо перестать верить всему миру, либо надо сделаться циником. Американцы продолжают переговоры с СС. Они поверили Гиммлеру.

– Какими вы располагаете данными? От кого вы их получили? Какие у вас есть документы? В противном случае, если вы пользуетесь лишь одними слухами, мы можем оказаться жертвами умело подстроенной лжи.

– Увы, – ответил пастор, – я бы очень хотел верить, что американцы не ведут переговоры с людьми Гиммлера. Но вы читали то, что я уже передал вам. А теперь это… – и он протянул Штирлицу несколько листков бумаги, исписанных убористым, округлым почерком.

«В о л ь ф. Здравствуйте, господа.

Г о л о с а. Здравствуйте, добрый день.

Д а л л е с. Мои коллеги прибыли сюда для того, чтобы возглавить переговоры.

В о л ь ф. Очень рад, что наши переговоры пойдут в столь представительном варианте.

Г е в е р н и ц. Это сложно перевести на английский – «представительный вариант»…

В о л ь ф (смеясь). Я смог установить хотя бы, что господин Геверниц на этой встрече исполняет роль переводчика…

Д а л л е с. Я думаю, пока что нет нужды называть подлинные имена моих коллег. Однако могу сказать, что и на меня, и на моих друзей произвело самое благоприятное впечатление то обстоятельство, что высший чин СС, начав переговоры с противником, не выдвигает никаких личных требований.

В о л ь ф. Мои личные требования – мир для немцев.

Н е з н а к о м ы й г о л о с. Это ответ солдата!

Д а л л е с. Что нового произошло у вас за это время?

В о л ь ф. Кессельринг вызван в ставку фюрера. Это самая неприятная новость.

Д а л л е с. Вы предполагаете…

В о л ь ф. Я не жду ничего хорошего от срочных вызовов в ставку фюрера.

Д а л л е с. А по нашим данным, Кессельринг отозван в Берлин для того, чтобы получить новое назначение – командующим западным фронтом.

В о л ь ф. Я слышал об этом, но данные пока что не подтвердились.

Д а л л е с. Подтвердятся. В самое ближайшее время.

В о л ь ф. В таком случае, может быть, вы назовете мне преемника Кессельринга?

Д а л л е с. Да. Я могу назвать его преемника. Это генерал-полковник Виттинхоф.

В о л ь ф. Я знаю этого человека.

Д а л л е с. Ваше мнение о нем?

В о л ь ф. Исполнительный служака.

Д а л л е с. По-моему, ныне такую характеристику можно дать подавляющему большинству генералов вермахта.

В о л ь ф. Даже Беку и Роммелю?

Д а л л е с. Это были истинные патриоты Германии.

В о л ь ф. Во всяком случае, у меня прямых контактов с генералом Виттинхофом не было.

Д а л л е с. А у Кессельринга?

В о л ь ф. Как заместитель Геринга по люфтваффе фельдмаршал имел прямой контакт почти со всеми военачальниками ранга Виттинхофа.

Д а л л е с. А как бы вы отнеслись к нашему предложению отправиться к Кессельрингу и попросить его капитулировать на западном фронте, предварительно получив согласие Виттинхофа на одновременную капитуляцию в Италии?

В о л ь ф. Это рискованный шаг.

Д а л л е с. Разве мы все не рискуем?

Н е з н а к о м ы й г о л о с. Во всяком случае, ваш контакт с Кессельрингом на западном фронте помог бы составить ясную и конкретную картину – пойдет он на капитуляцию или нет.

В о л ь ф. Он согласился на это в Италии, почему он изменит свое решение там?

Д а л л е с. Когда вы сможете посетить его на западном фронте?

В о л ь ф. Меня вызывали в Берлин, но я отложил поездку, поскольку мы условились о встрече…

Д а л л е с. Следовательно, вы можете вылететь в Берлин сразу же по возвращении в Италию?

В о л ь ф. В принципе это возможно… Но…

Д а л л е с. Я понимаю вас. Действительно, вы очень рискуете, вероятно, значительно больше всех нас. Однако иного выхода в создавшейся ситуации я не вижу.

Н е з н а к о м ы й г о л о с. Выход есть.

Г е в е р н и ц. Вы инициатор переговоров, но вы, вероятно, пользуетесь определенной поддержкой в Берлине. Это позволит вам найти повод для визита к Кессельрингу.

Д а л л е с. Если прежде всего вас волнует судьба Германии, то в данном случае она, в определенной мере, находится в ваших руках.