вина, тот все равно пьет, то есть: если творец не знает своих принципов, то все равно он их имеет, они у него есть.

— Спасибо, дорогой друг! Спасибо! Вы хотите меня утешить. И отчасти утешили. В ваших суждениях есть свой резон. Молодежь как-то передает свой оптимизм (я был тогда на 30 лет моложе С. Н.), и мыслит она иначе. Но я вспоминаю другой афоризм — Софокла: «Не всегда говори, что думаешь, но всегда думай, что говоришь». — И после паузы: — Быть может, и мы выпьем кофе. У нас, не хвалясь, кофе — не кофе, а нектар для богов…

Галкин Алексей Петрович[432]

Галкин Алексей Петрович (1916–2007) — инженер-конструктор конструкторского бюро РКК «Энергия» (ранее ОКБ-1), которым руководил С. П. Королев. Ветеран отечественной космонавтики. Участник Великой Отечественной войны. В 1943 году в боях под Смоленском был тяжело ранен. Награжден орденами и медалями. Поэт. Автор 14 сборников стихов, ряда пьес, книги мемуаров «Память сердца». До войны окончил заочное отделение Мытищинского политехнического института. В 1953 году без отрыва от производства окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Печатался с 1941 года. Друг и корреспондент С. Н. Дурылина, близкий человек их дома до самой своей смерти.

Осенью 1936 года к нам на занятия[433] был приглашен профессор С. Н. Дурылин для прочтения лекции о русской литературе. Так произошло наше знакомство с Сергеем Николаевичем. Среднего роста, немного тучный, с седеющей «чеховской» бородкой, в очках, он походил, по нашим понятиям, более на сказочника, чем на ученого. Он будто вязал вологодские кружева — красивые и доходчивые. Слушали его с большим интересом. Да и слушатели были не совсем обычные: слесари, токари, учащиеся средних школ. Он нас околдовал. Лекция кончилась, а мы все сидели и не расходились, будто ожидая ее продолжения.

— Теперь, дорогие, очередь за вами, — сказал он, садясь в кресло, специально принесенное нами для него из другого помещения клуба. Все молчали.

— Я же слышал, что некоторые из вас пишут стихи, рассказы. Почему бы мне теперь не послушать и ваше творчество? Не стесняйтесь, я такой же, как и вы.

Никто не решался выступить первым. Наконец я расхрабрился и прочитал маленькое стихотворение «Осенняя картинка». <…>

Стихотворение ему понравилось. Он меня похвалил. Потом за мной выступили со своими стихами еще несколько товарищей. Сергей Николаевич остался доволен этой встречей и пообещал, если позволит время, приехать к нам еще. Мы сердечно с ним распрощались. Но остался у меня в памяти и этот прищуренный взгляд, и неправильный выговор буквы «р» <…> и что-то неуловимое, необычное, чего я не замечал у других. Это была духовная доброта. Его тянуло к простому народу. Он очень охотно выступал в рабочих аудиториях, клубах, домах отдыха и даже общежитиях. И всегда бесплатно. Как-то на одном из последующих занятий, где он читал лекцию о Лермонтове, я стал задавать ему вопросы. Он отнесся к ним серьезно, потом сказал: «Я сейчас пишу книгу „Как работал М. Ю. Лермонтов“, приезжайте ко мне в Болшево, я подробно вас ознакомлю с его творчеством».

Я воспользовался этим приглашением и в 1937 году впервые приехал к нему. Нашел еще не совсем достроенную его дачу невдалеке от церкви, в то время в глухом месте. С этого времени у нас с ним завязалась дружба, хотя он мне по возрасту годился в отцы. Я стал часто бывать у него. Он интересовался, кто мои родители, живы ли они, чем занимались, помню ли я своих бабку и деда по линии отца и матери. <…> Потом он перевел разговор. Стал рассказывать о своей юности. Я внимательно слушал, а впоследствии записал его рассказ по памяти. О себе Сергей Николаевич сообщил, что учился в московской 4-й гимназии. Это был бывший университетский благородный пансион, где на золотой доске красовалась фамилия Жуковского и где учились М. Ю. Лермонтов и несколько декабристов. Судьба к нему была благосклонна, среди преподавателей он встретил двух замечательных людей. Один — старик Преображенский, автор Этимологического словаря русского языка, который отнесся к первым его попыткам писать очень вдумчиво, другой — учитель чистописания и рисования Артемов. Артем, по мнению Чехова, лучший актер Художественного театра. И вот от этих двух людей, говорил Дурылин, идут две основные линии его жизни, две души — театр и литература. Он был знаком с людьми, которые лично знали Пушкина и Гоголя, имел счастье знать Л. Н. Толстого. <…> Далее Сергей Николаевич рассказывал: «У Артема я встречался с Чеховым, с Короленко переписывался. А рядом был великий Малый театр. Я не могу не чувствовать особой, глубокой благодарности к Малому театру». <…>

«Искусствоведы меня не гнали, — говорил он, — наоборот, они мне помогали очень многим, а также и музыканты относились ко мне благосклонно, свидетельством тому служат книги „Репин и Гаршин“, „Врубель и Лермонтов“, „Тютчев в музыке“ и другие. Таким образом, у меня оказывается очень большое родство с целым множеством деятелей русского искусства и русской исторической науки. Я работал в Литературном музее и с благодарностью вспоминаю В. Д. Бонч-Бруевича. Работал в Доме ученых, читал лекции по театру по инициативе М. Ф. Андреевой. Я нашел привет и сочувствие и во Всероссийском театральном обществе, где А. А. Яблочкина, З. Г. Дальцев, Е. Д. Турчанинова побуждали меня работать, и в Центральном доме работников искусств, в Институте мировой литературы». <…>

Однажды, прочитав мои стихотворения, он стал мне говорить о недостатках.

— Зачем ты лезешь в высшие философские сферы? Твой конек, батенька мой, — природа. Смотри, как она у тебя получается. — И стал цитировать мои стихи. — Это же картинка, живая картинка! Ты чувствуешь природу, понимаешь ее, а это великое дело. <…> Природа лечит душу человека. <…>

Сказал и глубоко задумался. Было что-то неуловимое, детское в его характере. Казалось, он не может ни обидеть человека, ни оскорбить его, да и на самом деле он не мог этого делать. В разговоре остерегался острых фраз, угловатых слов, обходил их стороной. Боялся политики. Никогда не заводил о ней речь, а если кто-то из собеседников касался подобных вопросов, сразу же менял тему. Он хотел видеть людей лучшими, чем они были на самом деле. <…> Дурылин со всеми был одинаков: и со знакомыми, и со знаменитым художником, и с народной артисткой, и с ученым, а также с простым человеком, не имеющим ни таланта, ни образования. <…>

Обладая прекрасной памятью, он многое знал наизусть и был занимательным рассказчиком. Порой целыми часами рассказывал мне о И. Ф. Горбунове, пересыпал рассказ текстами из Горбунова. <…>

Он самозабвенно любил птиц и животных. Кошки и собаки были