всего кусаются, он ответил: «Из диких — сикофант[72], из домашних — льстец». Увидев двух скверно нарисованных кентавров, он спросил: «Какая лошадь поплоше?» Вкрадчивую речь он называл медовой удавкой, желудок — Харибдой жизни» (Диоген Лаэртский. VI. 51).

«Услышав, что флейтист Дидим («Двужильный») попался с чужой женой, он сказал: «Его следовало бы повесить за его имя!» На вопрос, почему у золота такой нездоровый цвет, он сказал: «Потому что на него делается столько покушений». Увидев женщину в носилках, он сказал: «Не по зверю клетка» (Диоген Лаэртский. VI. 51).

«Увидев беглого раба, который сидел над колодцем, он сказал: «Не провалиться бы твоему побегу!»[73] Заметив мальчишку, ворующего одежды в бане, он спросил: «Что ты хочешь делать с этим добром, мыться или смываться?» Увидев женщин, удавившихся на оливковом дереве, он воскликнул: «О, если бы все деревья приносили такие плоды!» (Диоген Лаэртский. VI. 52).

«Увидев вора, крадущего платье, он спросил:

Грабить ли хочешь ты мертвых, лежащих на битвенном поле?[74]» (Диоген Лаэртский. VI. 52)

«Увидев хорошенького мальчика, беззащитно раскинувшегося, он толкнул его и сказал: «Проснись —

Пику тебе, берегися, вонзят лежащему, сзади!»

А пирующему моту сказал:

Скоро конец тебе, сын мой, судя по тому, что вкушаешь[75]». (Диоген Лаэртский. VI. 52–53)

«Когда Платон рассуждал об идеях и изобретал названия для «стельности» и «чашности», Диоген сказал: «А я вот, Платон, стол и чашу вижу, а стольности и чашности не вижу». А тот: «И понятно: чтобы видеть стол и чашу, у тебя есть глаза, а чтобы видеть стольность и чашность, у тебя нет разума» (Диоген Лаэртский. VI. 53).

«На вопрос, по какому месту лучше получать удары, он ответил: «По шлему» (Диоген Лаэртский. VI. 54).

«Увидев прихорашивающегося мальчика, он сказал ему: «Если это для мужчин — тем хуже для тебя; если для женщин — тем хуже для них». А увидев краснеющего мальчика: «Смелей! Это краска добродетели» (Диоген Лаэртский. VI. 54).

«Услышав, как спорят двое сутяг, он осудил обоих, заявив, что, хоть один и украл, другой ничего не потерял» (Диоген Лаэртский. VI. 54).

«Ему сказали: «Тебя многие поднимают на смех»; он ответил: «А я все никак не поднимусь» (Диоген Лаэртский. VI. 54).

«Человеку, утверждавшему, что жизнь — зло, он возразил: «Не всякая жизнь, а лишь дурная жизнь» (Диоген Лаэртский. VI. 55).

«Когда он завтракал оливками, ему принесли пирог; он отбросил его со словами:

Прочь, прочь с дороги царской, чужеземец![76]» (Диоген Лаэртский. VI. 55).

«Его спросили: «Если ты собака, то какой породы?» Он ответил: «Когда голоден, то мальтийская, когда сыт, то мелосская[77], из тех, которых многие хвалят, но на охоту с ними пойти не решаются, опасаясь хлопот; так вот и со мною вы не можете жить, опасаясь неприятностей» (Диоген Лаэртский. VI. 55).

«На вопрос, можно ли мудрецам есть пироги, он ответил: «Можно все то же, что и остальным людям». На вопрос, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, он сказал: «Потому что они знают: хромыми и слепыми они, быть может, и станут, а вот мудрецами никогда» (Диоген Лаэртский. VI. 56).

«Увидев человека, воровавшего пурпур, он сказал:

Очи смежила пурпурная смерть и могучая участь[78]». Диоген Лаэртский. VI. 57)

«Однажды его упрекали за то, что он ел на площади; он ответил: «Голодал ведь я тоже на площади» (Диоген Лаэртский. VI. 58).

«Увидев мальчика, занимавшегося философией, он воскликнул: «Славно, философия! Любителей тела ты возводишь к красоте души» (Диоген Лаэртский. VI. 58).

«Хорошенькому мальчику, отправлявшемуся на пирушку, он сказал: «Сейчас ты хорош, а вернешься поплоше». Вернувшись, мальчик сказал ему на следующий день: «Вот я и вернулся, а не стал поплоше». — «Не стал лошадь, так стал кентавр», — ответил ему Диоген» (Диоген Лаэртский. VI. 59).

«Расточителей он уподоблял смоковницам, растущим на обрыве, плоды которых недоступны людям и служат пищей воронам и коршунам» (Диоген Лаэртский. VI. 60).

«И на вопрос, за что его зовут собакой, сказал: «Кто бросит кусок, — тому виляю, кто не бросит — облаиваю, кто злой человек — кусаю» (Диоген Лаэртский. VI. 60).

«Как-то раз он обирал плоды со смоковницы; сторож сказал ему: «На этом дереве недавно удавился человек». — «Вот я и хочу его очистить», — ответил Диоген» (Диоген Лаэртский. VI. 61).

«Увидев олимпийского победителя, жадно поглядывающего на гетеру, он сказал: «Смотрите на этого Аресова барана: первая встречная девка ведет его на поводу». Красивых гетер он сравнивал с медовым возлиянием подземным богам[79]» (Диоген Лаэртский. VI. 61).

«Когда он завтракал на площади, зеваки столпились вокруг него, крича: «Собака!» — «Это вы собаки, — сказал Диоген, — потому что толпитесь вокруг моего завтрака» (Диоген Лаэртский. VI. 61).

«Увидев борца-неудачника, который занялся врачеванием, он спросил его: «Почему это? Или ты хочешь этим погубить тех, кто когда-то одолевал тебя?» (Диоген Лаэртский. VI. 62).

«Мальчик показал ему собаку, подаренную ему любовником. «Собака-то хороша, — сказал Диоген, — да повод нехорош» (Диоген Лаэртский. VI. 62).

«Один подкйдыш ему сказал: «А у меня в плаще золото». «То-то ты его ночью под себя подкидываешь», — ответил Диоген» (Диоген Лаэртский. VI. 62).

«Кто-то приносил жертвы, моля у богов сына. «А чтобы сын был хорошим человеком, ради этого вы жертв не приносите?», — спросил Диоген» (Диоген Лаэртский. VI. 63).

«С него требовали взноса на складчину: Диоген ответил:

Всех остальных обирай, но от Гектора — руки подальше![80]» (Диоген Лаэртский. VI. 63).

«Гетер он называл царицами царей, ибо те делают все, что угодно любовницам» (Диоген Лаэртский. VI. 63).

«Тому, кто стыдил его за то, что он бывает в нечистых Местах, он сказал: «Солнце тоже заглядывает в навозные ямы, но от этого не оскверняется» (Диоген Лаэртский. VI. 63).

«Кто-то ему сказал: «Не знаешь, а философствуешь!» Он ответил: «Если бы я лишь притворялся мудрецом, то и это было бы философией!» Человека, который привел к нему своего сына и расхваливал его великие дарования и отличное поведение, он спросил: «Зачем же тогда я ему нужен?» Человека, который говорил разумно, а поступал неразумно, он сравнивал с кифарой, которая не слышит и не чувствует собственных звуков» (Диоген Лаэртский. VI. 64).

«Увидев однажды женственного юношу, он спросил: «И тебе не стыдно вести себя хуже, чем это задумано природой? Ведь она тебя сделала мужчиной, а ты заставляешь себя быть женщиной» (Диоген Лаэртский. VI. 65).

«Увидев невежду, крепившего струны на лиру, он сказал: «И не стыдно тебе,