– Я вот маме вашей говорю: «Нехорошо, Аурика Георгиевна! Иринке – квартиру, девчонкам – деньги на дачи, а Алечке че?» Разве ж это по правде?

– А мама что? – заинтересовалась пересевшая в материнское кресло Наталья Михайловна.

– А ниче. Говорит, у нее и так все есть: и муж, и Лерка. «Ей, – говорит, – компенсация не нужна».

– Компенсация, значит? – криво улыбнулась Наташа и посмотрела на Ирину.

– А ей (сестры кивнули головами в сторону младшей Валечки) за что компенсация?

– А ей никакой компенсации, – успокоила их Полина. – Говорит: пока не пойму, выйдет замуж или нет, ничего, мол, предпринимать не буду. Вот так.

– Ну мать дает! – поразилась Валентина Михайловна. – Это что же получается: если твоя личная жизнь не сложилась, то на́ тебе – все сокровища мира, а если у тебя все в порядке – то не гневи бога, живи и радуйся! Так, что ли? Я вообще-то рассчитывала на другое…

– На какое? – с какой-то издевкой поинтересовалась Наташа.

– Ну, точно – не на такое. Я подумала, что как-то должно быть по справедливости. Если квартиры – то всем. Если дачи – то всем.

– Тебе что мать сказала? – уточнила Наталья Михайловна. – «Моя коллекция», значит, как хочу, так и распоряжаюсь. Ты что? Так до сих пор и не поняла, в какие игры наша драгоценная маман всю жизнь играет? Она же из себя владычицу морскую изображает: хочу – казню, хочу – милую.

– Да с какого это мне голову срубать?! – возмутилась Валентина. – Она что, не понимает, что вражду между нами сеет?

– Валь, ну какую вражду?! – разволновалась Ирина, всегда выступавшая за мир между народами. – Она даже об этом не догадывается, ей кажется, что ее задача – вселенское равновесие поддерживать. Полина, может, чего не так поняла, а мы здесь разом все завелись.

– Все я так поняла, – заворчала Полина. – Сказала, никого внакладе не оставит, но сначала посмотрит, кому в первую очередь.

– А в первую очередь у нас обиженным дают, Ирка, – расхохоталась Наталья Михайловна, разом сняв напряжение. – То есть нам с тобой. Девчонки, не переживайте! Если со мной что случится, я между вами все поровну разделю.

– Я тоже, – пообещала Ирина и подмигнула старшей сестре.

– А мне и завещать-то вам нечего, – пожаловалась Валечка.

– А ты завещай им от мертвого осла уши или шнурки от старых ботинок! – в гостиную вплыла успокоившаяся Аурика и грозно предупредила Полину: – А ты еще раз рот откроешь, будешь уволена!

Последняя фраза у сестер Коротичей вызвала гомерический хохот, и перемирие состоялось. Но Аурика Одобеску перестала бы быть собой, если бы не постаралась показать, кто же все-таки в доме хозяин.

– И ржать нечего! – обратилась она к дочерям. – Вот умру, все вам останется. И картины, и драгоценности. Все! А пока жива, терпите. А ты… – обратилась она к Полине.

– И я терпеть буду, – быстро согласилась домработница и встала с дивана: – Обедать уж?

– Накрывай, – разрешила хозяйка и в очередной раз придирчиво смерила дочерей взглядом.

* * *

Год, который Аурика пережидала в своей квартире на Тверской, оказался богат на события: тяжело болела Полина, отчего Аурика Георгиевна места себе не находила и постоянно теребила Алечку, требуя принять меры, пока та не пригрозила, что упечет няньку в больницу, если мать не перестанет дергать ее по пустякам. «Будет жить, значит?» – волновалась Аурика и заглядывала в глаза дочери, во врачебный авторитет которой уверовала окончательно. «Будет!» – обещала Альбина Михайловна и внимательно следила за динамикой процесса.

Полина несколько месяцев пролежала, уставившись в потолок. Инсульт, который перенесла женщина, не превратил ее в полного инвалида – достаточно быстро восстановилась речь, и Алечка наконец-то дала отмашку: «Самое страшное позади».

– А я думала, – проскрипела нянька. – Умру…

– Умрешь – уволю, – расплакалась счастливая Аурика, не утратившая своего природного чувства юмора, невзирая на обрушившуюся на нее угрозу очередной потери. – Зря я, что ли, с тобой нянчилась?

К слову сказать, дети неоднократно предлагали разделить с матерью заботы о Полине. Алечка, так та вообще настаивала на профессиональной сиделке с медицинским образованием, но Аурика категорически сопротивлялась появлению чужих в доме, видя в случившемся особый знак свыше.

– За счастье надо платить, – философски изрекала Одобеску и внимательно вглядывалась в Полинино лицо.

– Да какое у нее счастье-то особенное было? – вопрошала Наташа, периодически остающаяся ночевать в материнском доме.

– А при чем тут она? Я о своем говорю, – поясняла Аурика свои слова, и Наталья Михайловна в который раз поражалась: как же плохо она знает собственную мать. «Вот увидишь», – вспоминала она слова отца, и ее созданное для любви сердце сжималось в груди. «Я так люблю тебя, мама», – мысленно произносила она, опустив голову, и вздрагивала, когда слышала материнский голос: – Поля? Как ты, Поля? Попить?

И Полина Ивановна Вашуркина в знак согласия закрывала глаза, а Аурика Одобеску заботливо вытирала прозрачную водяную струйку, вытекающую из уголка перекошенного рта домработницы.

Выходив Полину, Аурика Георгиевна всерьез задумалась над событиями последних трех лет и пришла к обнадеживающему выводу: наконец-то смерть перестала кружить над ее домом. «Отвоевала я тебя у нее», – говаривала она домработнице, наблюдая за тем, как та трясущимися руками пытается налить хозяйке чаю. И когда кто-нибудь из дочерей спешил прийти Полине на помощь, тут же осаживала: «Пусть сама!»

«Мама!» – бросались на защиту своей бывшей няньки воспитанницы в лице Наташи, Иры и Валечки. И только Алечка Спицына с пристрастием следила за движениями Полины и поддерживала Аурику: «Сама! Сама, Поля!»

А Поля старалась и плакала, и даже пыталась поцеловать Аурику Георгиевну в плечо, но дотянуться не получалось, и она тыкалась той в руку где-то чуть выше локтя.

– Хватит! – сердилась на нее Аурика, отчего ее грудь ходила ходуном – возникало ощущение, что перед тобой огромный кусок подтаявшего студня. – Целоваться и я могу! А вот время придет – твоя очередь наступит меня с того света тянуть. Смотри тогда, не подведи меня, а то…

– Уволю, – шевелила губами Полина и смеялась скошенным ртом.

«Восстановится?» – тревожилась Аурика Георгиевна и пытливо смотрела в Алечкины грустные глаза. «Восстановится, – уверяла та. – Но рисковать все равно нельзя. Давление измерять каждый день по нескольку раз». – «Я буду», – обещала Аурика и продолжала стоять на страже Полининого здоровья.

Аурика настолько вошла в роль сестры милосердия, что на какое-то время совсем выпустила из виду то, что творилось в жизни ее дочерей. Поэтому когда Валечка представила матери своего мужа по фамилии Велейко, она посмотрела немолодому зятю в глаза и увидела в них отблеск собственной юности. Стоящий перед ней мужчина напомнил ей таинственного Вильгельма Эдуардовича, к дому которого она шла, не чуя под собой земли. Правда, тогда она была гораздо моложе своей дочери…