— Ты плавал, Скотт? — спросил Эрнест.

— Нет, нет. Я совершенно сухой. Даже во рту пересохло.

Зельда рассмеялась с легкой толикой презрения.

— Вот значит как, Скотт. У тебя во рту пересохло, и поэтому ты только что прочел всего Лонгфелло этому бедняге на пляже. — Ее гладко зачесанные назад волосы украшал приколотый за ухом крупный белый пион. Макияж безупречен, но выражение глаз напряженное и усталое.

— Кто не любит Лонгфелло? — задал Скотт риторический вопрос, с самодовольным видом усаживаясь в кресло; на нашей стороне раздались жидкие смешки. — Дорогая, давай выпьем с этими удивительно эмоциональными людьми. Вот икра. Что бы мы все без нее делали?

— Пожалуйста, помолчи, дорогой, — сказала Зельда, занимая свое место. Она улыбалась нам широкой фальшивой улыбкой. — Обещаю, он сейчас придет в себя.

Подошел официант, принес еще спиртного, и тут же вновь занялся обслуживанием соседнего столика, за которым обедала очень красивая девушка с мужчиной, который по виду мог быть ее отцом.

— Какая великолепная картина, — восхитился Скотт, пожирая глазами девушку. Эрнест толкнул его локтем, призывая остановиться, но тот никак не реагировал.

— Вы не джентльмен, — сказал отец Скотту по-французски и увел девушку внутрь ресторана, подальше от нас.

— Джентльмен — пожалуй, единственное, чем я не являюсь, — заявил Скотт, поворачиваясь к нам. — Я также не так хорош, не так умен и не настолько пьян, чтобы проводить время с такими людьми, как вы.

Джеральд побледнел и что-то шепнул Саре.

— Послушай, Джеральд, старина. Как насчет того, чтобы накормить человека устрицами? Я умираю с голоду.

Джеральд бросил на него ледяной взгляд и снова повернулся к Саре.

— Сара, — попытался Скотт привлечь к себе внимание женщины. — Пожалуйста, посмотри на меня. Ну, пожалуйста.

Но она никак не реагировала, и тогда Скотт схватил со стола стеклянную пепельницу и швырнул ее. Пролетев над плечом Джеральда, пепельница попала в пустой столик за его спиной. Сара вздрогнула. Спасшийся от удара Джеральд заорал, чтобы Скотт прекратил хулиганить. Скотт сграбастал и кинул еще одну пепельницу — та, ударившись о столик, отлетела в сторону и со звоном разбилась.

Казалось, Зельда ничего не замечает, но мы были смущены и испуганы.

— А ну, пойдем, — сказал вдруг решительно Эрнест, подошел к Скотту и, взяв того за локоть, помог подняться. — Потанцуем немного, — с этими словами он увел Скотта с террасы и по ступенькам спустился с ним на пляж. Все смотрели им вслед, кроме Зельды, которая подчеркнуто внимательно изучала живую изгородь.

— Соловей, — сказала она. — Что это было — видение или ожившая мечта?

Арчи Маклиш, откашлявшись, сказал:

— Ну да.

Ада прикоснулась к его кудрявым волосам легко, словно они были стеклянными, а я смотрела вдаль, где темнело черное, как небо, таинственное море. Прошло много лет, прежде чем официант принес счет.

Утром я долго спала, зная, что Бамби в надежных руках Мари Кокотт. Спустившись вниз, я увидела Скотта и Эрнеста, они сидели за длинным столом в нашей столовой, а перед ними лежала стопка копировальной бумаги.

— Скотту пришла в голову отличная мысль, — сказал Эрнест.

— Доброе утро, Хэдли, — приветствовал меня Скотт. — Прости за вчерашний вечер и все остальное. Я просто осел, правда?

— Правда, — сказала я и засмеялась с облегчением и неподдельным теплом. Трезвый Скотт был благоразумным и надежным и еще таким утонченным и благородным человеком, о котором можно только мечтать. Я пошла за кофе и вернулась, чтобы услышать, в чем же заключалась отличная мысль.

— На первых пятнадцати страницах «Солнца» дается автобиография Джейка, история отношений Брет и Майкла, но все это повторяется или раскрывается позже. Скотт предлагает сократить, убрав начальное изложение.

— Мне кажется, это сработает, — сказал серьезно Скотт, склонившись над кофе.

— Я всегда то же самое говорил о рассказах — чем меньше объяснений, тем лучше. Там все и так есть, а если нет, то ничего не изменишь. Описание замедляет действие или совсем его разрушает. А сейчас у меня есть возможность узнать, обстоят ли так же дела в более крупной форме — в романе. Что ты думаешь, Тэти? — Глаза Эрнеста сверкали, он казался очень молодым — как тот юноша, с которым я познакомилась в Чикаго, и потому я улыбнулась, несмотря на то что чувствовала.

— Мне кажется, замечательная мысль. И ты ее великолепно воплотишь на практике. За дело!

— Ах ты, моя девочка!

Мне хотелось сказать: «Не забывай этого! Я все еще твоя лучшая девочка».

Я вышла с чашкой кофе на террасу и стала смотреть вдаль, поверх крыш городка, на ярко-синее, безмятежное море. Ни чайки, ни облачка. За моей спиной мужчины, склонив головы, опять приступили к работе, дотошно обсуждая каждую мелочь: ведь шла операция на сердце, и для них, хирургов, ничего важнее ее не было. Скотт мог чудовищно, ужасно напиваться; Эрнест мог жестоко обходиться с теми, кто помогал ему и любил, но все это не имело никакого значения, когда шла операция. Ведь для обоих существовали только пациент на операционном столе и работа, работа, работа.

За неделю после возвращения Эрнеста из Мадрида у нас установился режим, вполне нас устраивавший. Утром на террасе мы пили херес с печеньем, как и Мерфи на вилле «Америка». В два часа, пока Бамби спал или играл с Мари Кокотт, ехали обедать с Мерфи или Маклишами. Когда наступало время коктейля, на нашу подъездную аллею въезжали три автомобиля, так как мы снова объявили карантин и пытались его соблюдать — с передачей деликатесов и выпивки сквозь решетку в заборе.

Первые дни Эрнест упорно работал, пока не понял, что полностью уединиться не удается, а возможно, ему этого и не хочется. Скотт вновь пробовал завязать с алкоголем, но затея с треском провалилась. Они с Эрнестом много говорили о работе, но ни тот ни другой ничего не писали. Они загорали на пляже и, как губки, впитывали похвалу своим талантам, в изобилии изливаемую семейством Мерфи.

Сара была настоящая красавица с выразительными глазами и коротко подстриженными пышными волосами с рыжеватым оттенком. Скотт и Эрнест добивались ее внимания, а Зельда не терпела конкуренции. Ее раздражение росло с каждым днем, но она не могла направить его против Сары. В конце концов, они были подругами и союзницами, и потому свои колкости она приберегала для Эрнеста.

Зельда и Эрнест всегда недолюбливали друг друга. Он считал, что у нее слишком большая власть над Скоттом, что она по натуре разрушительница и вдобавок не совсем в своем уме. Она же была уверена, что Эрнест только изображает из себя мачо, пытаясь скрыть под фальшивой мужественностью слабое женское начало.

— Мне кажется, ты влюблен в моего мужа, — сказала она однажды вечером, когда мы сидели на берегу, крепко перед этим выпив.