Американский психолог Чарльз Тарт, считающий достаточно убедительными проявления экстрасенсорных способностей, пишет:

Почему эти «духовные» явления опровергают мысль, будто мы целиком состоим из материи? Ведь мы же не сомневаемся в существовании материи и энергии—доказательства их существования окружают нас со всех сторон. И наоборот, как я уже говорил, доказательства существования чего-то нематериального — «духа» или «души» — весьма ненадежны. Разумеется, каждый человек обладает богатой внутренней жизнью, но, принимая в расчет ошеломляющую сложность материи, как доказать, что не ею целиком и полностью обусловливается внутренняя жизнь? Да, многое в работе человеческого сознания до сих пор остается неизученным, и мы не можем пока объяснить эти явления в понятиях нейробиологии. Наше понимание ограничено, и уж ученые-то это знают, как никто. Однако многие аспекты окружающего мира, которые всего лишь несколько поколений тому назад воспринимались как чудесные и загадочные, теперь полностью описаны физическими и химическими формулами. И по крайней мере часть нынешних тайн сумеют разрешить наши потомки. Пусть пока мы не можем подробно разобрать, например, различные состояния сознания с точки зрения химии мозга, отсюда еще не следует делать вывод о наличии «мира духов»: вращение головки подсолнуха вслед за Солнцем тоже казалось чудом, пока люди не разобрались в механизме фотосинтеза и действии гормонов растения.

Если же устройство мира не во всех отношениях совпадает с нашими пожеланиями, кто в этом виноват: ученые или те, кто хотели бы навязать Вселенной свои желания? Эмоции имеются у всех млекопитающих и у многих других видов живых существ: страх, плотское желание, надежда, боль, любовь, ненависть, потребность в руководстве. Люди, вероятно, больше задумываются о будущем, но у нас нет ни одной уникально «человеческой» эмоции. С другой стороны, наукой никто, кроме нас, не занимается. Так с какой же стати утверждать, будто наука «обесчеловечивает»?

И все же это как-то несправедливо: одни люди умирают с голоду в младенчестве, другие, благодаря случайности рождения, проживут долгую, хорошо обеспеченную жизнь. Каждый может угодить в дисфункциональную семью, оказаться среди преследуемого меньшинства или от рождения оказаться инвалидом. Всю жизнь кто-то сдает нам не самые лучшие карты, а в итоге все умирают. И что потом? Бесконечный сон без сновидений? В чем же смысл? Примитивно, грубо, немилосердно! Дайте же нам второй шанс — возможность сыграть еще раз. Вот если бы мы рождались вновь, причем обстоятельства второй жизни зависели бы от того, насколько хорошо — невзирая на полученные карты — мы разыграли предыдущую партию! Или если бы после смерти мы предстали перед судом: тогда за хорошо прожитую жизнь, за смирение, веру и т.д. назначалась бы награда — пребывание в радости и покое до конца времен вдали от мук и смятения мира сего. Так оно было бы устроено, если бы мир создавался по замыслу, с обдуманным намерением, по-честному. Так должно быть, чтобы страждущие и преследуемые обрели причитающееся им утешение.

Социум, проповедующий довольство нынешним своим положением в жизни в ожидании потусторонней награды, таким образом предохраняет себя от революций. Кроме того, для войн не годится страх смерти, который мы приобрели в эволюционной борьбе за существование. Та культура, где героям — или тем, кто попросту выполняет чужие приказы — сулят загробное блаженство, получает преимущество перед соседями.

Вот почему представление о нашей духовной составляющей, которая переживет смерть, вся эта философия посмертного существования с такой легкостью впитывается различными народами и религиями. С чего бы людям рассматривать столь утешительные перспективы скептически? Всякий хочет в это верить, пусть даже доказательств ничтожно мало или их вовсе нет. Конечно, поражение мозга может лишить человека памяти, буйного превратить в тихого, и наоборот; изменения в химии мозга порождают веру во всеобщий заговор или заставляют услышать голос Бога — но, хотя множество примеров такого рода убедительно доказывают, что личность, характер; память, душа, если угодно, обитают в материи мозга, не так уж трудно отрешиться от этих доказательств, найти способ ускользнуть от бремени нежелательных аргументов.

А уж если на посмертном бытии настаивают властные общественные институты, диссентеров и вовсе окажется немного, да и те будут молчать. Некоторые учения Востока, христианство и религии нью-эйджа заодно с платонизмом рассматривают этот мир как второстепенную реальность, для них даже страдание и смерть (как и материя в целом) — всего лишь иллюзия, кроме Разума или Духа ничего не существует. Напротив, в глазах науки разум — это наше восприятие работы мозга, т. е. сотен триллионов нейронных связей в мозгу.

В 1960-х гг. распространилось довольно странное мнение, будто все гипотезы равно произвольны и само понятие «истинной» и «ложной» концепции — иллюзия. Возможно, то была попытка поквитаться с наукой, которая издавна относила к сфере субъективного литературную критику, религию, эстетику, большую часть философии, поскольку те не выводятся из очевидных аксиом, как геометрия Евклида, и не проверяются в эксперименте.

Кое-кому хотелось бы допустить любые возможности, не ограничивать свое восприятие реальности. Им кажется, что человеческое воображение нуждается в большем, чем те скудные факты, на которые наука позволяет нам положиться. Многие гуру нью-эйджа, в том числе актриса Ширли Маклейн, заходят еще дальше — вплоть до солипсизма, т. е. единственной реальностью признают собственные мысли. «Я — Господь», — по существу утверждают они. «Я в самом деле считаю, что мы сами создаем собственную реальность, — поведала как-то раз Маклейн сомневающемуся. — Я творю вас прямо сейчас и здесь».

Если мне приснилось воссоединение с умершими родителями или детьми, кто вправе утверждать, что на самом деле этого не было? Если в видении я парю в небесах, глядя с высоты на Землю, может, так оно и есть, и пусть ученые, которые там не летали, не твердят мне, что все происходит лишь у меня в голове! Если моя вера учит, согласно неизменному и непогрешимому слову Божьему, что возраст Вселенной не превышает нескольких тысяч лет, до какого же безбожия доходят ученые — и как грубо они ошибаются, — насчитывая миллиарды космических лет!

Раздражает претензия науки класть предел нашим возможностям даже в теории. Кто сказал, что мы не сумеем превысить скорость света? Раньше говорили, что и скорость звука не по зубам — и что? Кто помешает нам измерить одновременно и положение, и движение электрона, когда придумают достаточно точные приборы? Почему бы нам не изобрести вечный двигатель «первого рода» (порождающий больше энергии, чем он потребляет) или «второго рода» (который никогда не остановится)? Кто смеет сдерживать человеческий ум и изобретательность?