После отставки Силаева Бурбулису было поручено вести заседания правительства, заниматься текущей работой по управлению страной. Я бывал, пожалуй, на всех заседаниях правительства, которые он вел, а до того общался с Бурбулисом в Верховном совете СССР, поскольку состоял вместе с ним в одном комитете – по вопросам работы Советов и самоуправлению. Кстати, в комитете странным образом смешались люди совершенно различных взглядов. Там были Михаил Прусак, избранный в народные депутаты по разверстке от комсомола, побывавший позже губернатором Новгородской области, а тогда, в начале 90-х годов, совсем еще зеленый парень. Был колючий на язык, бунтарь и к тому же еще и умница Николай Травкин; несгибаемая воительница за СССР чеченка Сажи Умалатова; политический узник новой латвийской власти Альфред Рубикс (отсидел в средине 90-х годов в тюрьме шесть лет).

Кроме того, с Бурбулисом мы довольно часто контактировали в рамках Межрегиональной депутатской группы, где он, впрочем, не выделялся на фоне ярких идеологов и трибунов – Юрия Афанасьева, Гавриила Попова.

В Верховном совете СССР Бурбулис запомнился мне несколькими эпизодами, в общем-то пустячными, но все же проливающими свет на его характер.

Сразу после добровольной записи народных депутатов СССР в различные комитеты Верховного совета состоялось заседание нашего. Председателей комитетов избирали на сессии Верховного совета, нам достался Николай Пивоваров, работавший ранее председателем Ростовского облисполкома: опытный, спокойный, разумный человек. Конечно, он не разделял убеждения многих из нас, но ему как-то удавалось в законодательной работе обходиться без политических споров и склок. На организационном заседании комитета я удивился тому, как Бурбулис и еще несколько членов комитета быстро сориентировались и предложили такую структуру комитета, которая обеспечивала ему и другим разработчикам должности. Малюсенькие, ничего не дававшие, но все же… В результате была создана куча подкомитетов, которые они и возглавили.

Бурбулис на заседаниях комитета и в кулуарах говорил всегда туманно, его речь изобиловала сложносочиненными и сложноподчиненными предложениями, у которых, казалось, не было конца. Филолог весьма затруднился бы, записав его речь, расставить знаки препинания в предложениях: не хватило бы запятых, двоеточий, точек с запятой, тире, многоточий. От этого смысл его изречений терялся подобно тому, как степняк теряется в джунглях.

Однажды во время перекура, угостив его сигаретой (он бросал курить и не имел своих), я подкусил его. «Гена, – обратился к нему серьезно, – хочу посоветоваться с тобой. Бурбулис обратился весь во внимание – он любил советовать. – Скажи на милость, почему, когда ты говоришь, я понимаю каждое отдельное твое слово, но ничего не понимаю, если соединяю их вместе?» Бурбулис, мне показалось, не обиделся, пожалел только: «А… Я-то думал, что ты серьезно».

Бурбулис плавно подъезжал к Ельцину. Хотя он, как и Ельцин, свердловчанин, но в Свердловске они не были знакомы. И впрямь, какое могло быть общее дело у первого секретаря обкома партии и преподавателя научного коммунизма? На мой взгляд, в первое время не тянулся Бурбулис к слишком одиозной фигуре. Осторожничал.

Мне запомнилось обращение Бурбулиса ко мне, наверное, в конце 1989 года. Он спросил, что, по моему мнению, представляет собой Ельцин. И пояснил причину интереса: приглашают в команду Ельцина. А куда именно? – поинтересовался я. Бурбулис замялся: мол, неопределенно, но дело и не в этом, а в принципе: стоит ли связывать себя с ним. Я не посоветовал ему, но этот мой совет не касался личности Ельцина; я просто не мог себе представить, чем народный депутат СССР может заниматься в таком же Верховном совете, только не СССР, а РСФСР.

Вскоре, однако, Геннадий Эдуардович изобрел для себя такую должность, которая позволяла и не рвать с союзным парламентом, и поступить на службу к Ельцину. Бурбулис стал «полномочным представителем Председателя Верховного совета РСФСР Ельцина в Верховном совете СССР». Смеха по этому поводу было много. Особенно потешался председатель Верховного совета СССР Анатолий Лукьянов.

С тех пор Бурбулис заметно сбавил свою деятельность в комитете союзного парламента, а когда началась подготовка к выборам президента России, окончательно переселился в «Белый дом». Тогда-то и началось стремительное возвышение этого человека.

Несомненным завидным качеством Геннадия Эдуардовича было умение собирать идеи и представлять их Ельцину. В те времена десятки и сотни разных граждан несли свои невостребованные союзной властью фолианты предложений и идей российской власти – молодой, энергичной, жадной до всего нового, что могло бы и уесть «консервативное» союзное руководство. Конечно, в них много было и глупости, но много и умного.

Несколько ранее, помню, Бурбулис пожаловался на секретариат Ельцина, в частности, на Виктора Илюшина, что тот закрывает перед ним дверь к Ельцину, и он не может попасть к нему днями. Но в конце концов в этой чиновничьей войне Бурбулис одержал победу, став лицом, без которого шеф не мог обойтись ни в кабинете, ни в сауне. Тогда же пошли разговоры о необыкновенном уме Геннадия Эдуардовича, стратегическом мышлении. Многим казалось, вот-вот взойдет новая звезда, сопоставимая со Сперанским. Бурбулис матерел на глазах. В нем появилась загадочность сфинкса и благородная внешность усталого человека. Как-то, после его назначения фактически премьером страны, я спросил его: «Гена, как ты не побоялся принять этот пост? Такая огромная страна, такой колоссальный объем знаний и опыта нужен. Как осмелиться на это?». Он пристально посмотрел на меня, и не сказал, что не боги горшки обжигают, – промолчал. С тех пор он не то, чтоб избегал меня, но и не было у нас контактов. Да ведь и не до того стало «премьеру»; такая ноша свалилась на неискушенного политика.

Правда, груз этот он нес недолго. Экономикой заниматься Ельцин поручил Гайдару. А что без экономики делать в правительстве премьеру? И Бурбулис выдумал себе новую неконституционную должность: государственный секретарь. Но тут вмешался парламент, и Ельцин вынужден был сократить придуманную должность, и Геннадий Эдуардович стал руководителем группы советников президента, откуда и был удален Ельциным с глаз долой. В своих «Записках президента» Ельцин, жалея самолюбие Бурбулиса и оправдывая свой выбор этого человека, незаметно для самого себя выставил и Бурбулиса, и себя в крайне противоречивом и даже карикатурном виде. Вначале он пишет: «Мне нравился не только его оригинальный ум, но и умение разбираться в чужих идеях, в чужих концепциях. Он прекрасно знал молодых политиков и практиков своего поколения. Дав ему свободу в выборе новой команды, я, слава Богу, не ошибся. Назову хотя бы две креатуры Бурбулиса, двух людей, которых он активно отстаивал и "тянул" в тот период: Гайдар и Козырев». А через две-три страницы объясняет, почему его выгнал: «Не скрою, в какой-то момент я начал чувствовать подспудно накопившуюся усталость – одно и то же лицо я ежедневно видел в своем кабинете, на заседаниях и приемах, у себя дома, на даче, на корте, в сауне… В личных отношениях наступил какой-то предел. Что ж, бывает».