Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что здесь думать, Грош: ворвемся, пушки наставим, всех свяжем. А если кто рыпнется – пулю в лоб.
– А дальше как? – спросил Грош, поглаживая ствол автомата.
– Свяжем их, жратву заберем, закроем в домике и тю-тю отсюда.
– А если они выберутся, шум поднимут, расскажут, что нас видели? Думаю, военные ходят, нас ловят.
– Может, ходят, кто их знает?
– Я думаю, их всех надо кончить, – спокойно сказал Грош. – Пристрелим, а домик подожжем.
Пусть сгорят с потрохами, превратятся в головешки. Не будет их живых, не будет и свидетелей.
Никто нас не видел.
– Так-то оно так, – неуверенно сказал Сема.
А между тем, он прекрасно понимал, что с охотниками лучше всего расправиться, и правда, скорее всего, на стороне его приятеля. А жалость здесь неуместна. Тем более, что руки у бандитов были по локти в крови и одной смертью больше, одной меньше – это уже ничего не решало.
Возможно, если бы бандиты знали, кто в домике, они обошли бы его стороной, несмотря на жгучий, нестерпимый голод и желание покурить, приодеться. Они обошли бы домик за десять верст, не осмелясь подойти к нему на расстояние выстрела. Но бандиты пребывали в неведении и надеялись, что охотники, не ожидающие нападения, станут их легкой добычей.
– Послушай, Грош, – сказал Сема, – может, дождемся утра?
– И что, будем мерзнуть, сидеть под деревьями? Ведь даже костра не разожжешь.
– Не впервой, – сказал Сема.
– Если хочешь, сиди здесь, а мы с Петрухой пойдем, переночуем, как люди, в тепле и сытости.
– Нет, я с вами, – у сказал Сема.
– Ясное дело, что с нами, куда же ты денешься! – и Грош махнул рукой. – Сейчас пойдем, надо с ними кончать. Ворвемся в дом, всех положим на пол, руки свяжем, возьмем все что надо.
Может, переночуем ночь в домике, а потом будем уносить ноги. Петруха, ты постоишь у окна, понял? И если кто вдруг выскочит, бей, стреляй не задумываясь.
– Понял, – кивнул парень, понимая, что лучше Грошу не перечить, да и спорить бессмысленно.
Петруха уже давно пожалел, что убежал вместе с этими двумя мерзавцами. Лучше тюрьма, лагерь, чем холод, голод и опасности. Ведь, скорее всего, их поймают, хотя, пока что Бог миловал и бандитам удавалось вовремя уносить ноги, обходя засады, расставленные солдатами.
– Пошли.
– С Богом.
– Ты Бога не поминай-то.
Уголовники, держа автоматы наготове друг за дружкой медленно двинулись к домику. Петруха обошел домик и стал шагах в семи от маленького окошка, спрятавшись за пихтой.
Он тут же подумал:
«Какого черта меня сюда поставили? Через это окошко даже собака не выскочит, такое оно маленькое. Ну, ладно, Грош поставил, ему и решать».
Дверь в домик оказалась не запертой. Охотники явно никого не опасались. Грош и Сема вошли бесшумно, лишь дверь едва слышно скрипнула, тонко и протяжно. Бурлаков этот скрип слышал, но подумал сквозь сон, что, скорее всего, это Комбат или Андрюха вышли отлить. Дело обычное.
Поэтому он лишь повернулся на бок, удобнее устраиваясь в своем спальнике.
Когда глаза бандитов привыкли к темноте и они смогли рассмотреть трех спящих мужчин, Грош поднял автомат и громко сказал:
– Эй, мужики, не рыпайтесь, а то пристрелю, не задумываясь! А ты, Сема, зажги фонарь.
Комбат услышал этот противный голос и немного приоткрыл глаза. Он увидел темные силуэты, мягкий блик на стволе автомата.
«Интересно, кто это?» – подумал он, поворачивая голову.
– Я сказал лежать и не рыпаться!
– Мы и так лежим, – прошептал Рублев.
Бандитов было двое. Один возился с фонарем.
Наконец тот загорелся и свет показался удивительно ярким, даже ярче солнечного. Комбат на секунду зажмурился.
– Ну что, уроды? – пробурчал Сема, оглядываясь по сторонам.
В углу, на бревенчатой стене, висели три охотничьих карабина.
– О, и пушки у них есть! Слышишь, Грош? – Сема подошел, снял оружие и перенес его к двери. – Слышь, Грош, и жратвы у них море.
Действительно, на столе стояли ящики, банки, картонные пачки, а от печки вкусно тянуло мясом.
Сема сглотнул слюну.
– Эй, кто вы такие? – приходя в себя, поинтересовался Бурлаков.
– Лежи и не задавай вопросы, – направив прямо в лицо Бурлакову автомат, сказал Грош. – Ты что, прокурор или следователь, чтобы задавать вопросы? Здесь я спрашиваю, а не вы. Так что, лежите и не дергайтесь, пока целы.
«Солдаты, появившиеся днем у домика, говорили о трех беглых заключенных, а здесь их только двое, – вспомнил Комбат. – Интересно, а где же третий? Скорее всего, на улице. А может, его уже нет в живых? Может, их осталось двое?» – и Комбат встретился взглядом с Подберезским.
Тот моргнул, давая знать, что пришло время действовать.
– Послушайте, мужики, если вам что надо, возьмите и идите своей дорогой. Мы тут отдыхаем, приехали черт знает откуда.
– Молчи и не выступай! Захлопни рот! – явно выходя из себя, начинал нервничать Грош.
Ему хотелось как можно скорее разделаться с этими тремя и приняться за жратву. В теплом, хорошо натопленном домике все его тело мгновенно налилось мягкой тяжестью, и Грош почувствовал, как нестерпимо хочется спать, вот здесь же, на топчане, у печи, от которой тянет таким приятным теплом.
– Эй, мужики, послушайте, берите, что вам надо.
– Без тебя знаем, – сказал Сема, – сами решим, что надо взять, а что оставить.
– Вот и хорошо, вот и договорились, – ласковым голосом сказал Комбат.
– С тобой еще никто ни о чем не договаривался.
– Ладно, ребята, я не хотел обидеть. Может, вам деньги нужны, так у меня есть, возьмите. Вот, возьмите, – и Комбат, высунув руку из спальника, указал на свой бушлат, висевший прямо над ним. – Вот здесь, в кармане, у меня много денег, – и Комбат правым глазом моргнул Подберезскому, давая понять, что сейчас он начнет действовать.
– Деньги, говоришь?
– И рубли, и баксы.
А Гриша Бурлаков, лежащий чуть в стороне, почти под окошком, уже сжимал рукоять охотничьего ножа, большого, с массивным острым, как бритва, лезвием. С таким ножом можно ходить на медведя.
«Суки! Суки! – думал Бурлаков. – Сейчас я вам устрою. Я привез друзей, а тут какие-то беглые каторжники мне всю малину портят. Ну, я вам сейчас покажу!»
– Эй, ты, лежи! – словно бы почувствовав намерение Бурлакова, резко прикрикнул на него Сема, наводя ствол «Калашникова». – Я сказал, лежи!
– Хорошо, хорошо, – ответил Бурлаков.