– Мы уже опоздали, – заметила Пенелопа.

Колин подхватил ее под руку и потащил вперед.

– Тем более нужно поторопиться.

– Ты избегаешь меня, – сказала она.

– Как я могу тебя избегать, когда ты висишь на моей руке?

Пенелопа скорчила гримасу.

– Ты избегаешь моих вопросов.

– Мы обсудим это позже, – заявил Колин, – когда не будем торчать посреди Брутон-стрит, чтобы все, кому не лень, глазели на нас из окон.

А затем, чтобы продемонстрировать, что он не потерпит никаких возражений, положил ладонь ей на спину и не слишком по-джентльменски подтолкнул вверх по ступенькам, которые вели, к дверям дома его матери.

Спустя неделю, как не без грусти отметила Пенелопа, ничего не изменилось, не считая, пожалуй, ее фамилии.

Свадьба была чудесной, хоть и довольно скромной, к величайшему разочарованию лондонского света. Что же касалось брачной ночи, то она тоже была чудесной.

Собственно, сам ее брак был настоящим чудом. Колин оказался замечательным мужем: веселым, нежным, заботливым.

Не считая моментов, когда заходила речь о леди Уистлдаун.

Тогда он становился… Пенелопа затруднялась сказать, каким он становился. Просто переставал быть самим собой. Пропадало непринужденное изящество, остроумие, доброжелательность – все те замечательные качества, которые делали его человеком, которого она любила.

В определенном смысле это было даже забавно. В. течение долгого времени Пенелопа мечтала выйти за Колина замуж. И в какой-то момент она стала мечтать, что расскажет ему о своей тайной жизни. Да, и могло ли быть иначе? В ее мечтах и я брак представлялся идеальным союзом, предполагавшим полную честностью взаимное доверие.

В своих мечтах она просила, Колина присесть и, смущаясь, открывала ему свой секрет. Его первой реакцией было недоверие, сменявшееся затем восхищением и гордостью. Как она умна, что сумела столько лет дурачить весь Лондон! Как блестяще владеет пером! Он восхищался ее талантами и радовался успехам. В некоторых мечтах он даже хотел стать ее тайным корреспондентом.

Казалось, Колин встретит ее признание с энтузиазмом. Это было настоящее приключение, веселое и дерзкое, вполне в его духе.

Но все обернулось иначе.

И хотя Колин сказал, что не стыдится ее, и, возможно, даже верил в собственные слова, Пенелопа не могла избавиться от сомнений. Она видела его лицо, когда он заявил, что его волнует только одно: как защитить ее, если правда выплывет наружу. Но стремление защитить – сильное чувство, а когда Колин говорил о леди Уистлдаун, его взгляд становился непроницаемым и бесстрастным.

Пенелопа старалась не поддаваться разочарованию. Она говорила себе, что глупо ожидать, что Колин окажется в точности таким, как представлялось ей в мечтах, что она слишком идеализировала его, но…

Но она по-прежнему хотела, чтобы он был мужчиной ее мечты.

И чувствовала себя виноватой за каждый укол разочарования. Это же Колин! Колин, который настолько, близок к совершенству, насколько, это вообще возможно для человеческого существа. Кто она такая, чтобы упрекать его? И тем не менее….

И тем не менее она упрекала.

Она хотела, чтобы он гордился ею. Хотела этого больше всего на свете. Даже больше, чем хотела самого Колина все эти годы, когда ей приходилось наблюдать за ним издалека.

Но, не считая этих моментов, Пенелопа дорожила своим браком и дорожила своим мужем. И потому перестала упоминать о леди Уистлдаун. Она устала от отчужденного выражения на лице Колина и не хотела видеть жесткие линии, появлявшиеся вокруг его рта.

Конечно, она не могла избегать этой темы вечно. Ни один выход в свет, казалось, не обходился без упоминания ее другой ипостаси. Но хотя бы дома они были избавлены от этого.

И потому, сидя однажды утром за завтраком и дружески беседуя, пока каждый из них просматривал утреннюю газету, Пенелопа попыталась найти нейтральную тему.

– Как ты думаешь, может, нам отправиться в свадебное путешествие? – спросила она, щедро намазывая булочку клубничным джемом. Наверное, ей не следует столько есть, но клубничный джем такой вкусный, к тому же она всегда много ест, когда волнуется.

Пенелопа нахмурилась, глядя на булочку. Она даже не понимала, насколько она встревожена. А ведь ей казалось, что она смогла запрятать мысли о леди Уистлдаун в самый дальний уголок сознания.

– Возможно, позже, – ответил Колин, потянувшись к вазочке с джемом. – Передай мне тост, пожалуйста.

Пенелопа молча выполнила его просьбу. Он поднял глаза – то ли на нее, то ли на блюдо с копченой семгой.

– Ты, кажется, разочарована? – заметил он.

Наверное, ей следует чувствовать себя польщенной, что он оторвал взгляд от своей тарелки. Хотя не исключено, что он сделал это ради семги, а она просто, попала в поле его зрения. Скорее последнее. Соперничать с едой за внимание Колина было непосильной задачей.

– Пенелопа? – окликнул он ее.

Она вопросительно посмотрела на него.

– Ты разочарована? – переспросил он.

– Пожалуй. – Она неуверенно улыбнулась. – Я никогда нигде не была, а ты побывал в стольких местах. Вот я и подумала, что ты мог бы отвезти меня куда-нибудь, где тебе особенно понравилось. Например, в Грецию. Или в Италию. Мне всегда хотелось увидеть Италию.

– Тебе бы там понравилось, – рассеянно отозвался Колин, увлеченно поедая яйца. – Особенно в Венеции.

– Тогда почему бы не съездить туда?

– Съездим, – сказал он, подцепив вилкой розовый ломтик ветчины и отправив его в рот. – Но не сейчас.

Пенелопа слизнула джем с булочки, стараясь не выглядеть слишком расстроенной.

– Если тебя интересует причина, – сказал он со вздохом, – по которой я не хочу уезжать сейчас… – Он бросил взгляд в сторону открытой двери. – Я не могу назвать ее здесь.

Глаза Пенелопы расширились.

– Ты имеешь в виду… – Она нарисовала на скатерти букву «У».

– Вот именно.

Пенелопа удивленно уставилась на него, пораженная, что он поднял эту тему, и еще больше тем, что он не выглядел раздраженным.

– Но почему? – спросила она наконец.

– Если секрет откроется, – сказал Колин, понизив голос на тот случай, если кто-нибудь из слуг окажется поблизости, – я хотел бы быть в городе, чтобы свести к минимуму возможный ущерб.

Пенелопа поникла на своем стуле. Не слишком приятно, когда на тебя ссылаются как на источник возможного ущерба. Что Колин, в сущности, и сделал, хоть и не напрямую. Она уставилась на свою булочку, пытаясь решить, хочется ли ей есть. Пожалуй, нет.