на стену, и смотрел неподвижно перед собой. Рука его лежала на груди и сжимала пистолет. Целый ворох мыслей вмиг пронесся в голове у Дианы. К счастью, отец развеял ее беспокойства, по крайней мере частично, повернув к ней свое раскрасневшееся заплаканное лицо.

– Что… что случилось? – Диана бросилась к нему, уже не обращая внимание на боль в голове. Отец ничего ей не ответил. Он лишь молча перевел взгляд туда, куда смотрел до этого и громкое всхлипывание, то, что приняла она за крик при своем пробуждении, вырвалось из его груди. – Папа, что случилось? – она взяла его за шею и внимательно посмотрела в его влажные глаза. Только сейчас, в такой близи, поняла она, что он не просто бессмысленно смотрел перед собой, а что-то рассматривал, что-то, что таилось в темноте напротив. Осторожно, будто боясь, что там было что-то, что при резком ее движении могло броситься на нее и покусать, или даже растерзать, она повернулась туда и сама увидела всё то, на что смотрел отец. В небольшой кладовке, подсвечиваемое желтым светом электрической лампы, болтаясь на дувшем из щелей сквозняке, висело посиневшее и совершенно обнаженное тело дяди Мишы.

Всё то, что последовало за этой сценой, выглядело весьма хаотично. Диана завизжала как поросенок, в которого воткнули нож и бросилась прочь. Возможно, она хотела выбежать из дома, но по дороге нога ее зацепилась за стул, ее повело в сторону, и она с размаху влетела в накрытый скатертью стол, который стоял неубранным со вчерашнего вечера. Послышался звук бьющегося стекла, визг, крик, грохот и, наконец, тишина. То ли от падения, то ли от увиденного, она потеряла сознание. Александр бросил пистолет и поспешил ей на помощь. Вскоре в гостиную, в одних трусах, прибежали и оба брата. После вчерашнего их лица тоже были не первой свежести, но они смогли понять, что началось что-то необычное и захватили с собой карабины. Первым увидел тело отца Василий. Раздался крик, а за ним долгая и неописуемая словами сцена.

Александр спустился в подвал только после обеда. Дурной запах был и здесь, но это был уже запах другой – пота и мочи. С мрачным лицом он дернул выключатель и вошел в небольшую комнатку. Послышался лязг цепей, что-то поползло по полу и забилось в противоположный угол. Это был Андрей. Александр направил ему в лицо пистолет и сделал шаг в его сторону. Андрей хотел отодвинуться еще дальше, но спина уперлась в стену и двигаться дальше уже было некуда.

– Ты обещал отпустить меня! – проговорил он надрывающимся голосом. – Отпусти, а?

Александр не ответил ему на эту просьбу. Медленно он подошел к Андрею и, не отводя дуло револьвера от его лица, нагнулся и взял в руку тяжелую цепь. Он с силой дернул ее несколько раз, отчего Андрей жалобно заскулил и еще сильнее забился в угол. Цепь была целой и продолжала надежно держать пленника.

– Охота откладывается до завтрашнего утра, – произнес он мрачно, не вдаваясь совершенно ни в какие подробности. – Еще день у тебя есть. Не благодари меня.

– А кого?

– Мишу.

– Передайте ему спасибо, – робко заметил Андрей.

– Завтра ты сам ему всё это передашь.

Александр больше не говорил ничего. Произнеся эти слова, он развернулся, вышел из темного помещения, закрыл за собой старую гнилую дверь и двинулся в сторону лестницы, которая вела наверх.

Покойника в доме уже не было. Еще утром они осторожно сняли его с веревки и вынесли на крыльцо, предварительно накрыв нагое тело одеялом. Никто больше не плакал, но трагедия отпечаталась на лице каждого из членов семьи.

– Зачем он сделал это? – тихо спросил Вася, когда они вышли на улицу и мрачно встали вокруг этого полного еще вчера вечером жизни тела.

– Он не хотел этим больше заниматься и говорил, что хочет с этим покончить, – ответил ему Димон.

– Вот и покончил…

– Не всё здесь так просто. Выводы будем делать тогда, когда во всем разберемся, – прервал начавшийся между братьями разговор Александр. – Миха не был тем, кто мог бы сам с собой такое сделать.

– Если не он, то кто? – этот вопрос задала уже Диана.

– Накрывай! – Александр дал команду Васе и тот поспешно накрыл с головой тело отца. – Это мы еще выясним. Но я знал его лучше всех вас и, – он показал рукой на одеяло, под которым проступали очертания подбородка покойного, – это сам с собой он сделать не мог, это я вам отвечаю!

– Он не хотел заниматься этим, дядь Саша, – прежним мрачным голосом заметил Димон, – он говорил тебе это вчера. Он просто хотел это всё закончить, но ты ему просто не дал!

– Закончить? Так?! – Александр сделал несколько шагов в сторону братьев. Вид его была настолько грозный, что Вася невольно отшагнул назад. Димон же опустил глаза вниз, к сапогам, но не сдвинулся ни на сантиметр. – В нашей семье есть определенные традиции, которые мы соблюдаем и будем соблюдать! И мы не будем их ломать только из-за того, что кто-то чего-то не хочет. Но это так, это отступление. Теперь о Михе. Ты действительно думаешь, что он сам с собой это сделал?! Пойдем! – Александр схватил Димона за куртку и потащил его обратно в дом. Вася так же поспешил за ними. Диана хотела остаться на чистом воздухе, но лежавший рядом под одеялом покойник заставил ее передумать и она пошла внутрь за всеми остальными.

– Вот где он висел! На этой вот самой балке! – Александр подвел брата к двери в кладовку и отпустил его куртку. – Расскажи мне, как мог он повеситься здесь, если под ним даже стула не было?

– Может подтянулся?.. – как-то робко предположил Вася.

– Подтянулся? – Александр вдруг засмеялся. То был смех короткий и неестественный. – Подтянулся, говоришь! Сколько он весил килограммов – сто десять, сто двадцать? Он не мог подтянутся ни разу даже когда ему было пятнадцать лет и когда он весил в три раза меньше. Он не то что подтянутся, он на крыльцо своего дома без отдышки подняться не мог.

– Да, это правда, – подтвердил Димон.

– Конечно правда, твою мать! Последние двадцать лет своей жизни он не занимался больше ничем, кроме просмотра телевизора и пожиранием всякой дряни, вроде чипсов и говнобургеров из Макдака. Его любимая фраза была: «пузо должно быть такое, чтобы на него можно было поставить пивную кружку». И здесь он достиг прогресса, я вам скажу. Он гулять даже не ходил. Я в Испанию его каждый год звал, так он отказывался, ссылаясь на то, что