Злоткина на похоронах не было. Может, случилось что, запил, например. А может, просто посмотрел на родные места, подумал хорошенько и решил не связывать свою жизнь со столицей, где жизнь хоть и красивая, но уж больно хлопотная и опасная.

Могильщики опустили гроб в яму, на дне которой уже скопился снег, когда на дорожке показалась мужская фигура, выглядевшая довольно нелепо. Китайский пуховик, лохматая зимняя шапка, дорожная сумка через плечо. Неуверенные движения. Провинциал, да и только. При приближении фигуры Пашков с некоторым удивлением узнал в нем Злоткина. За прошедшие двое неполных суток тот похудел и вообще сильно изменился. Теперь в нем ничего не было от позавчерашнего типа — покорителя столицы, и было ясно, что искусством перевоплощения тот владеет вполне уверенно. Не взглянув на стоящего чуть в стороне Пашкова, он, тревожно всматриваясь в лица и явно стараясь понять, туда ли он попал, прошел к могиле, посмотрел на табличку с фамилией и двумя датами по разные стороны черточки, потом «узнал» вдову, за руку с ней поздоровался и первым бросил на крышку гроба комок земли.

Краем глаза Пашков видел, как новым действующим лицом заинтересовались оба наблюдателя. Черноволосый подошел чуть ли не на расстояние вытянутой руки. Заметил ли этот интерес к своей персоне Злоткин, но, едва могилу засыпали, он стал объяснять, как позвонил Матвею, а ему сказали про похороны и вот он примчался на такси, еле успел, и хорошо, что успел. Он утешал вдову, что-то говорил ей на ухо, что все слышали до последнего слова, спрашивал, в удивлении округляя глаза, охал и, вообще, вел себя непосредственно и даже, на взгляд Пашкова, переигрывал. Хотя что взять с дремучего провинциала? Святая простота, а переигрывание — это от растерянности и желания всем понравиться.

По окончании церемонии вдова громко попросила всех помянуть мужа и умудрилась каждому заглянуть в глаза, так что отказаться никто не смог, хотя двое-трое явно были не прочь уклониться от этой церемонии.

Поминки проходили в старой квартирке Сосниных, которая после приобретенных Матвеем апартаментов выглядели просто лачугой. Речи были короткие, и в них сквозило смущение. Это было понятно. Бывшие сослуживцы, с одной стороны, не могли не отдать долг памяти покойного, а с другой — тревожные разговоры о том, что Соснин был убит в результате перестрелки с бойцами из спецназа, который, как известно или, по крайней мере, как принято считать, зря не стреляет и тем более не штурмует квартир. Для этого нужны более чем веские основания. И хотя никто из присутствующих ничего толком и наверняка не знал, головы у них были и дважды два перемножать умели.

Со слов Матвея, Пашков знал, насколько неприязненно в его среде относились ко всякого рода перерожденцам и отступникам, которых определяли одним словом — предатели. И кажется, именно отношение части своих бывших товарищей очень смущало Матвея, и потому он даже не стремился больше к встречам с ними, хотя раньше, судя по всему, такие мероприятия в более или менее расширенном составе проходили регулярно. И это несмотря на то, что свои занятия последнего времени он не афишировал.

Злоткин быстро напился, лез ко всем с разговорами о том, что вот он приехал в Москву и теперь обоснуется тут, чуть ли не у каждого взял номер телефона и записывал его корявым почерком в новенькую записную книжку, которая, скорее всего, еще утром пылилась на привокзальном прилавке. Пашков тоже продиктовал ему свой телефон и в числе первых покинул тризну, чувствуя себя довольно неловко.

Выйдя на улицу, он заметил двинувшуюся за ним «мазду». Первым его желанием было повернуть обратно. Он никогда не числил себя героем, и одно только представление о том, что именно с ним сейчас или чуть позже может произойти, приводило его в ужас, от которого ноги сделались ватными и хотелось немедленно сесть, а глаза сами собой искали щель, куда можно было бы забиться, спрятаться, по крайней мере на некоторое время. И только большим усилием воли он заставил себя идти дальше, уговаривая на свой страх и риск, что среди белого дня с ним ничего страшного не произойдет, а подобная встреча рано или поздно все равно должна состояться, хотя, честно говоря, он с удовольствием бы от нее уклонился. Но сейчас ему помогали несколько выпитых за столом рюмок водки.

Он шел, и ничего не происходило. Никто его не останавливал, никто его даже не окликал. Может, за ним просто хотят проследить? Ну тогда он не будет облегчать им задачу. К тому же он уже так намаялся под этим конвоем, промокшая от пота рубашка липла к спине, ноги устали, как будто он бежал на длинную дистанцию, что с облегчением свернул к двери первого попавшегося ресторана и сел за угловой столик, стараясь спрятаться в тени, хотя теней в затейливо освещенном зале почти не было — так, полутени.

Лениво просмотрел меню и вдруг почувствовал голод, как будто полчаса назад не встал из-за стола. Скорее всего, это было нервное, но только сейчас было не до подобных деталей. Сделав заказ, Пашков закурил и прошел через зал, осторожно глядя сквозь большое витринное стекло на улицу. Той «мазды» видно не было. Может, ему показалось? Нервишки разгулялись? Детектив доморощеный! Мало ли кто вслед за ним отъехал от дома. Даже не вслед, а так, просто случайность. Совпадение. А он перетрухал. Нервы. И мнительность сверх меры. Богатое воображение. Ну как же — писатель! Да какой писатель, если после новогодних праздников он ничего не написал. Даже в доме отдыха, где, кажется, и делать-то больше нечего, он валял дурака. Болтовня, пьянки… И еще страх, под воздействием которого воображение рисует самые невероятные картинки.

Сходил в туалетную комнату, не торопясь помыл руки, причесался, разглядывая в большом зеркале свое лицо, и вернулся в зал. Его заказ еще не принесли. Для ресторана время еще раннее, и кухня не успела выйти на рабочий режим. Хотя одна парочка в другом конце зала что-то жует. Интересно что. С аппетитом жуют…

В зал вошел еще один посетитель. Огляделся и неторопливым уверенным шагом направился в сторону Пашкова. Тот посмотрел на него, как кролик на удава. Таки попался. Или опять мнительность? Он отвернулся в сторону кухни, стараясь показать, что не интересуется вновь вошедшим. Но долго притворяться ему не пришлось.

— Здравствуйте, — прозвучал над его головой незнакомый голос, показавшийся крайне неприятным и даже угрожающим.

Пашков поднял голову и вопросительно посмотрел на мужчину. Лет тридцать. Прическа короткая. Свитер с глубоким вырезом. Интересно, откуда он будет доставать пистолет.

Но пистолета не было. По крайней мере пока. Мужчина отодвинул стул и сел напротив, положив локти на стол. Пашков, наоборот, откинулся на спинку стула и спросил:

— Что, свободных мест нет? Тогда я себе найду.

— Поговорить надо.

— Я вас не знаю. А вы, случайно, не ошиблись адресом?

— Не ошибся. Вас сегодня видели на похоронах.

Слово «вас» он произнес с некоторым напряжением, так, будто оно было ему непривычно.

— А я вас — нет.

— Это понятно. Вопрос есть. — Он замялся, как будто вспоминал плохо заученный текст. — Мы не хотели говорить с вами Там.