Кро крестится, а по комнате прокатывается волна смеха. Кро не смеется вместе с остальными и сохраняет полнейшую невозмутимость. В первых двух рядах он видит новые молодые лица – без морщин, без шрамов, – лица, которые хорошо бы смотрелись на экране телевизора; Кро догадывается, что это новенькие, которых загнали послушать Великого и Неповторимого. Их присутствие действует на него воодушевляюще. С этой минуты он ни на мгновение не выпускает их из виду.

– Будущий агент еще ходит пешком под стол, когда ее достойный отец уходит в мир иной, друзья мои, но на всю свою жизнь она запомнит: когда приходит решающий час, англичане выполняют свой долг. И с каждым проходящим годом она будет любить этого погибшего на поле брани героя немножечко сильнее. А после войны торговая фирма, в которой работал ее отец, целый год или два помнит и заботится о ней, а потом как-то невзначай забывает – уж очень накладно помнить. И тем не менее. В пятнадцать она едва жива от того, что надо содержать больную мать и работать на танцплощадках, чтобы платить за учебу. И тем не менее. А потом она привлекает внимание сотрудника службы социальной помощи – к счастью, он является одним из наших достойных братьев, ваши святейшества; и он помогает ей прийти к нам. – Кро вытирает лоб платком. – Сьюзен начинает восхождение к вершинам благоденствия и праведности, ваши светлости, – провозглашает он. – Под журналистским прикрытием мы вводим ее в игру, заказываем ей переводы из китайских газет, даем мелкие поручения, вовлекаем в работу, завершаем образование и обучаем ее нашему тайному ремеслу. Немного денег, немного поддержки, немного любви, немного терпения – и очень скоро в активе у нашей Сьюзен уже семь поездок в континентальный Китай, совершенные на законном основании, причем некоторые из них с весьма щекотливыми заданиями по нашей линии. Она великолепно с ними справилась, ваши светлости. Она была курьером, предприняла попытку установить связи с дядюшкой в Пекине, хотя времени для подготовки было очень мало, и очень успешно. И все это, друзья мои, несмотря на то, что она – полукровка, а таким китайцы обычно не очень доверяют. И как вы думаете, друзья мои, как она все это время представляла себе, что такое Цирк? – почти выкрикнул Кро, обращаясь к завороженным слушателям. – Как вы думаете, кем она нас считала? – Старый кудесник снова понижает голос и поднимает пухлый указательный палец. – Мы для нее были напоминанием о ее отце, – говорит он в полной тишине. – Мы для нее – это память о погибшем скромном клерке из Доркинга. Мы для нее – это святой Георгий, вот мы кто для нее. Мы очищаем китайские сообщества вне Китая от вредных элементов, что, черт возьми, под этим бы ни подразумевалось. Мы ведем борьбу с Триадами, и с рисовыми картелями, и с бандами торговцев опиумом, и с детской проституцией. Она даже считала нас, когда ей этого очень хотелось, тайными союзниками Пекина, потому что мы. Цирк, печемся об интересах всех достойных китайцев. – Кро обвел суровым взглядом ряды молодых лиц, которые изо всех сил старались выглядеть непреклонными. – Кто-то из вас улыбается, ваши светлости? – требовательно спросил он громоподобным голосом. Но никто не улыбался. – Обратите внимание, господа, – закончил Кро, – какой-то частью своего существа она всегда чертовски ясно понимала, что все это абсолютная белиберда. И именно тут вы должны сыграть свою роль. Именно здесь ваш секретный агент должен всегда быть в состоянии полной боевой готовности. О да! Мы – хранители веры, друзья мои. Когда она пошатнется – мы подставляем плечо, чтобы укрепить ее. Когда она теряет опору – мы протягиваем руку поддержки, чтобы она не упала. – Его голос возвысился: он достиг кульминационной точки своей истории. В следующее мгновение, чтобы все ощутили контраст, он драматически, едва слышно прошептал; – И даже когда вера столь иррациональна, ваши светлости, никогда не относитесь к ней свысока. В наше время мы очень мало что можем предложить взамен ее. Аминь.

Всю свою жизнь с искренним чувством гордости, которого он не стыдился, старина Кро вспоминал аплодисменты, которыми его тогда наградили.

Закончив отчет, Фебба, ссутулившись, наклонилась вперед, поставила локти на колени, так что костяшки кулаков соприкасались один с другим, словно усталые любовники. Кро молча, словно священнодействуя, поднялся со стула, взял записи со стола и сжег их на газовой горелке.

– Браво, моя дорогая, – спокойно сказал он. – Если мне будет позволено высказать свое мнение, ты молодец, и эта неделя принесла поистине бесценные результаты. Есть еще что-нибудь?

Она покачала головой.

– Я хотел сказать: что-нибудь, что нужно сжечь? Она снова покачала головой.

Кро внимательно приглядывался к ней.

– Феб, дорогая моя, – наконец объявил он, как будто только что пришел к очень важному решению. – А не засиделась ли ты дома? По-моему, я уже давно не приглашал тебя куда-нибудь поужинать. – Она повернулась и растерянно посмотрела на него. Выпитое виски, как всегда, ударило ей в голову. – Осмелюсь утверждать, что если двое коллег-газетчиков время от времени идут в ресторанчик по-дружески поужинать, то это совсем не противоречит нашей легенде. Так что ты скажешь?

Она заставила его отвернуться к стене, пока надевала нарядное платье.

У нее когда-то жила птичка колибри, но она умерла. Он купил ей другую, но она тоже умерла, и они решили, что птичкам колибри почему-то плохо в этой квартире, и отказались от этой идеи.

– Когда-нибудь, в один прекрасный день, я повезу тебя кататься на лыжах, – сказал он, пока она закрывала за собой дверь. Это была их давняя шутка, навеянная заснеженным пейзажем у нее в изголовье.

– Только на один день? – кокетливо откликнулась она, и это тоже было частью их шутливого ритуала.

В тот бурный, наполненный событиями год, как говаривал Кро, еще имело смысл пойти поужинать на сампане в заливе Козуэй Бей. Те, кого называют сливками общества, еще не обнаружили тамошней прелести, а еда была не такой, как во всех остальных ресторанчиках, и дешевая. Когда они добрались до набережной, туман рассеялся и ночное небо было чистым. Он выбрал самый дальний от берега сампан, который вклинился в группу небольших джонок, окружавших его со всех сторон. Повар сидел на корточках у медной жаровни, где на углях готовилась еда, а его жена подавала посетителям. Корпуса джонок нависали над ними, мешая видеть звезды, а дети, живущие на лодках, бегали, ловко перебираясь с одной палубы на другую, как крабы. Их родители тем временем нараспев декламировали странно звучавшие религиозные песнопения, и звуки их голосов разносились над черной водой. Кро и Фебба сидели на низеньких деревянных табуретах, под сложенным навесом, почти в полуметре от воды, и при свете висячей лампы ели кефаль. Дальше от берега, за стоянками, на которых укрываются от тайфунов, проплывали корабли, похожие на огромные освещенные плавучие дома, а следом за ними скользили джонки. На берегу город жил своей напряженной жизнью: слышался гул, звон, скрип – пульсировало сердце, и мерцали огни огромных уродливых зданий, словно коробочек с ювелирными украшениями, которые открылись навстречу обманчивой красоте ночи. А над всем этим сквозь качающиеся мачты виднелся черный Пик, названный в честь Виктории, местами укрытый клочьями тумана, освещенными лунным светом.