Царские «мовные истопники» приготавливали всё необходимое для мытья. Прежде всего они выстилали пол мыльни свежим душистым сеном, специально закупаемым в больших количествах; так, в 1699 году во все царские мыленки было отпущено 16 с половиной копен мягкого сена, привезенного с подмосковных лугов. Его покрывали полотном, а иногда им набивали подушки и тюфяки. По углам клали пучки целебных трав и цветов «для духов», а по полу разбрасывали мелко нарубленный можжевельник. В центре комнаты ставили два больших липовых чана («площадки») с горячей и холодной водой, по 30 ведер каждый, наполняли медные луженые ковши и тазы щелоком, а берестяные туеса — квасом для поливания раскаленных камней и окатывания тела. Березовые веники составляли особую статью расхода царской семьи, поскольку на год их требовалось более трех тысяч!

Все первые Романовы любили ходить в баню, но особенно это занятие нравилось Алексею Михайловичу. После парной он любил отдыхать на лавке на особой «мовной постели» — «бумажнике» (матраце, набитом хлопчатой бумагой), перине из лебяжьего и гусиного пуха и пуховой подушке («зголовье»).

Мыло попало на Русь, скорее всего, из Византии. В документах XIV–XVI веков упоминается «булгарское» и «немецкое» мыло, а также русское, которое варили в Москве, Костроме, Твери, Шуе и других городах. В XVI столетии в Россию ввозилось мыло «испанское» и «халяпское» (из сирийского города Алеппо); последнее, изготавливаемое из оливкового и лаврового масел, стоило чрезвычайно дорого. «Торговая книга» конца XVI — начала XVII века фиксировала эти цены: «Мыло халяпское меньшее 1000 [брусков] 16 руб. Середнее 1000 брусков 20 руб. Большее мыло 1000 брусков 25 руб. Мыло Ишпанское, бруски велики, пестры, на Москве, коли дешево, был фунт 2 алт. 3 деньги, а ныне (в 1575 году. — Л.Ч.) был фунт 4 алтына».

Для царского обихода в Аптекарском приказе делались заготовки для мыльного состава, куда обычно входили различные масла: гвоздичное, анисовое, коричное и др. В 1628 году, например, из дворца затребовали «золотник (4,26 грамма. — Л.Ч.) масла коричного, два золотника масла анисового, три чарки водки гуляфные (розовой воды. — Л.Ч.)»; в следующем году для изготовления царского мыла потребовались «два золотника масла гвоздичного, четыре золотника масла анисового, шесть чарок водки сероборинные (настойки шиповника. — Л.Ч.)». Часто в моющий состав добавлялась крепкая водка двойной перегонки — «двойное вино с зельи» (состав «зелья» в документах не расшифровывался). Из документов Оружейной палаты следует, что царь Михаил Федорович любил употреблять греческое мыло. Так, в сентябре 1616 года в хоромы к государю были отосланы «мыла грецкаго да царице три аршина сукна». Мать государя, инокиня Марфа, получила в апреле 1619 года «десять кружков мыла иерусалимскаго и четочки араматные». Алексей Михайлович, по-видимому, предпочитал отечественную продукцию. Если в начале XVII столетия, по свидетельствам иностранцев, лучшим русским мылом считалось костромское, к середине века покупатели стали предпочитать ярославское; именно его постоянно заказывал царь.

Помимо мыла и кваса при мытье в царском обиходе широко использовалась «гуляфная водка» — ею мыли голову. После бани для ароматизации тела употреблялись, особенно царицами и царевнами, тогдашние духи — «водки» (настойки) коричные, шалфейные, земляничные и др. Они хранились в особых склянках («сулейках»). У каждой из женщин царского дома был целый набор подобных духов и бальзамов, хранившихся в золотых, серебряных, костяных, фарфоровых и стеклянных «ароматницах». К примеру, в декабре 1679 года мастер костяного, янтарного и часового дела немец Иван Ганн изготовил для царицы Агафьи Семеновны «12 ароматников одинаких да два больших», в апреле 1680-го — еще шесть «слоновой кости больших». У царевны Феодосии Алексеевны в 1685 году имелись два «погребчика» (ящика), каждый на 16 «скляниц», изготовленных в измайловской усадьбе русскими мастерами. Большими любительницами косметики слыли царевны Екатерина и Евдокия Алексеевны.

Жизнь русских царей и до XVII столетия протекала среди пышного убранства, но такого «узорочья», когда каждый сантиметр пространства вокруг монарха декорировался с особым изыском и блеском, всё же не наблюдалось. Нам мало что известно о предпочтениях в искусстве Михаила Федоровича. Что же касается его сына Алексея Михайловича, то можно с уверенностью утверждать, что он являлся тонким ценителем прекрасного, проявлял особое пристрастие к изобразительному искусству, с одной стороны, придавая огромное значение религиозному искусству, с другой — эстетизируя свой быт. Его преемник Федор Алексеевич, не окажись его жизнь столь короткой, мог бы пойти еще дальше, поскольку не только унаследовал от отца любовь к прекрасному, но и получил хорошее образование; его художественные вкусы сформировались под влиянием западноевропейских произведений живописи и декоративно-прикладного искусства.

В правление первого Романова перед художниками была поставлена задача возродить после Смуты великолепие Кремля по старым образцам. Правительство осознало потребность в постоянном присутствии в царской резиденции мастеров «стенного и иконописного дела». Первые придворные изографы были собраны со всей России в иконописную мастерскую при Оружейной палате в 1640 году в связи с масштабными работами по росписи кремлевского Успенского собора. Спустя два года, после окончания росписи главного собора страны, лучшие мастера были приписаны к Оружейной палате в качестве «жалованных», то есть постоянных, штатных работников, получавших жалованье. До 1660-х годов их было четыре-пять человек, в обязанности которых помимо выполнения царских заказов входила и передача навыков и секретов мастерства ученикам. В их число попадали не всегда добровольно. Так, уроженец села Павлова Нижегородского уезда крепостной князя Якова Куденетовича Черкасского Никита Павловец (Никита Иванович Ерофеев) в 1668 году после смерти хозяина был взят в Оружейную палату «неволею и на вечное житье», вынужденно подчинившись указу царя. Тогда же был определен в «жалованные» иконописцы ученик Симона Ушакова Георгий Терентьев Зиновьев — крепостной московского дворянина Гаврилы Островского, выкупленный у него за 100 рублей.

В 1670-х годах при Оружейной палате помимо иконописной была организована живописная мастерская, где работали в основном художники, освоившие технику живописи маслом на полотне и ориентировавшиеся на европейское «фряжское» (итальянское и вообще западноевропейское) письмо. Живописцам поступала масса заказов не только от самих государей, но и от всех членов царской фамилии, в особенности от цариц и царевен. К концу XVII века в мастерской числились 11 мастеров и 12 учеников.

В связи со значительным увеличением спроса на произведения изобразительного искусства число «жалованных» живописцев к 1687 году возросло до двадцати семи человек Но часто росписи были столь трудоемкими, что придворных мастеров не хватало, и тогда призывали «городовых» художников из разных мест, в основном Поволжья и Севера. Особенно известны были ярославские, костромские, холмогорские изографы — именно их чаще всего брали в Оружейную палату в «кормовые» мастера. Они привлекались по мере надобности, получали поденный «корм» (содержание) только в период непосредственной работы. Одни «кормовые» мастера постоянно состояли при Оружейной палате, другие по окончании работы распускались по домам. По своему искусству они разделялись на уровни: большую, среднюю и меньшую статьи со своим размером жалованья. Например, в 1660 году изографам большой статьи выдавалось по гривне, средней — по два алтына и пять денег (8,5 копейки); меньшей — по два алтына и две деньги (семь копеек). С Сытного двора московским иконописцам полагалось по восемь чарок «вина дворянскова», по четыре кружки «меду цежонаго», по ведру браги человеку; с Кормового двора — «по две ествы на день; с хлебного дворца потомуж». «Городовые», то есть приезжие, «иконники» получали половину этой нормы. Симон Ушаков, например, в 1668 году получил 30 рублей, по 26 четвертей ржи и овса, а кроме того — «поденного корму» по три алтына и две деньги (10 копеек) на день. Правда, часто жалованье художникам не выплачивалось вовремя, и тогда они обращались с челобитной к царю, прося выдать им положенные деньги (подобные обращения регулярно встречаются в описях Оружейной палаты).