Наконец она увидела его и с трудом удержалась от крика. Он сидел в седле прямо и неподвижно, похожий на вдетое в стремя копье. Перед ним лежали развалины, огромная груда почерневших камней, обгоревшие балки, валуны, в расположении которых еще угадывались следы башен, линии куртин, сломанная арка моста, своды дверей… Все это было разбито и исковеркано, словно какой-то злой великан прошелся здесь со своей палицей. От разбитых камней тянуло черным удушливым дымом, железные брусья, искривленные от жара, вздымали к небу опаленные головы, словно умоляя о помощи и взывая к состраданию. Иногда какой-нибудь камень лениво скатывался в полузасыпанную канаву, которая еще недавно была рвом, жалкие обрывки цепей свисали с железных опор подъемного моста. Это было все, что осталось от замка Монсальви…

Зловещий крик ворона, кружившего в бледном небе, наконец вырвал Катрин из оцепенения, и она перевела взгляд с развалин на мужа. Арно по-прежнему сидел в седле, словно пораженный молнией. Ни кровинки не было в его мертвенно-бледном лице, глаза смотрели в одну точку, и только пряди черных волос развевались на ветру. Он походил на каменную статую, безмолвную и неподвижную.

Ужаснувшись, она тихонько подъехала к нему, тронула за руку.

– Арно! – прошептала она. – Сеньор мой… Арно!

Но он ничего не видел и не слышал. Не отводя взгляда от черных камней, сошел с коня и двинулся к ним размеренным шагом, будто его вела невидимая рука. Катрин казалось, что она видит кошмарный сон, в котором муж, наклонившись, поднимает какую-то вещь, прежде не замеченную ею: это был большой лист пергамента, пригвожденный к развалинам четырьмя стрелами. С него свисала на тонкой нити кроваво-красная печать, похожая на свежую рану. Молодой женщине вдруг показалось, что сердце у нее перестало биться… Арно сорвал пергаментный лист, поднес к глазам, а потом рухнул на землю, как подрубленное дерево, издав хриплый стон, который долгим эхом отозвался в ушах Катрин.

Вскрикнув, она спрыгнула на землю и побежала к мужу. Упав рядом с ним на колени, она пыталась оторвать его руки от земли, но он намертво вцепился в стебли сухой травы. Тело Арно билось в конвульсиях, и молодая женщина с трудом удерживала его, машинально прижав и пергаментный лист, едва не унесенный ветром. Осознав, что это такое, она попыталась прочесть, но было слишком темно, и ей удалось разобрать только первую строчку, написанную крупными буквами: «По приказу короля…»

Теперь Арно рыдал, уткнувшись лицом в землю. Катрин, замирая от жалости, старалась приподнять его, чтобы прижать к груди, заслонить, защитить от невыносимой муки.

– Любовь моя! – повторяла она, глотая слезы. – Любовь моя… молю тебя!

– Оставьте его, госпожа Катрин, – раздался над нею голос Готье. – Он вас не слышит. Слишком большое горе навалилось на него, оглушило и ослепило… Но это хорошо, что он плачет…

Нормандец помог ей подняться, и она оказалась в объятиях Сары, которая передала маленького Мишеля гасконцу. Цыганка дрожала всем телом, но руки у нее были горячие, надежные, а в голосе звучала любовь:

– Будь твердой, девочка моя, – шептала она, – будь смелой и решительной. Только так ты сможешь помочь ему в его великом горе.

Катрин кивнула и хотела вернуться к Арно, но Готье удержал ее:

– Нет! Предоставьте это мне!

Мало-помалу рыдания, сотрясавшие тело Арно, стали стихать. Именно этот момент поджидал Готье. Взяв из рук Фортюна малыша, он в свою очередь опустился на колени возле молодого человека.

– Мессир, – сказал он хриплым от волнения голосом, – в древней саге моего народа говорится: «Сбрось ношу, слишком тяжкую для тебя, и помоги себе сам!» Вы не все потеряли: осталась месть… и вот он!

Проснувшийся Мишель громко заплакал. Катрин вырвалась из объятий Сары и протянула руки к мужу, лежавшему на земле. Сердце ее готово было разорваться. Но Арно уже приподнялся, посмотрел на Готье, затем на малыша. Смахнув с лица слезы, взял орущий сверток, который вдруг затих словно по волшебству. Прижимая к груди ребенка, Арно снова посмотрел на Готье, и во взгляде его сверкнула свирепая решимость.

– Ты прав, – произнес он глухо, – я не все потерял. У меня есть сын, жена… и ненависть! Будь проклят король, который так заплатил мне за верность и за кровь, пролитую в бесчисленных сражениях! Будь проклят Карл Валуа, который предал меня и моих родных, отдал земли мои на разграбление своим холопам, разрушил мой замок, убил мою мать! Отныне отрекаюсь от своей вассальной клятвы, не признаю его своим сюзереном, и не будет мне ни отдыха, ни покоя, пока…

– Нет! – вскрикнула Катрин, испуганная этим гневом, нараставшим по мере того, как Арно возвышал голос. Она чувствовала, что бешенство его, подобно лаве, все сметет на своем пути, и, бросившись к нему, вырвала ребенка, стараясь заслонить его от отца.

– Нет, – повторила она тише, – я не хочу, чтобы проклятие пало на моего сына! Ты не должен, Арно, не должен говорить такие вещи!

В первый раз он повернул к ней почерневшее от горя и ярости лицо.

– Под этими развалинами лежит моя мать… я объявлен вне закона… – Он выхватил у нее из рук пергаментный лист, который она машинально сжимала, и взмахнул им перед ее глазами. – Ты умеешь читать? Предатель и изменник! Это я! Такой же предатель и изменник, как Жанна колдунья и еретичка! Позор, проклятие и эшафот! Вот чем вознаграждает король Карл своих верных слуг!

– Нет, не король, – ответила Катрин устало, – ты сам знаешь это…

– Он король! Если не может править, место ему в монастыре! Пусть примет тонзуру, а для королевства будет лучше, если на трон взойдет герцог Бургундский!

Катрин в отчаянии глядела на мужа. Видно, Арно в самом деле дошел до предела. Только в кошмарном сне можно было представить, что он согласится признать своим сюзереном человека, которого так сильно ненавидел и с кем вел беспощадную борьбу. Неужели он согласится встать под вражеские знамена, перейдет на сторону герцога Филиппа, из чьих рук она, Катрин, вырвалась с невероятным трудом, чтобы соединить свою жизнь с Арно? Крупные слезы текли по ее щекам, капая на личико маленького Мишеля. С долины, похожей на черную дыру в темноте ночи, поднялся ветер, и, казалось, сами скалы завывают от горя. Шквальным порывом ветра с дождем едва не загасило факел, который держал в руках Фортюна. Катрин вздрогнула, прижалась мокрой щекой к лобику сына и запахнула плащ, едва не спавший с плеча. Все замерли, глядя на Арно, застывшего в неподвижности перед развалинами замка. Он стоял прямой как стрела, не сводя глаз с черных камней, еще более зловещих в тусклом свете факела… Молодая женщина чувствовала, что силы ее на исходе. Арно опять ускользал от нее, он скрылся за стенами ненависти и не желал допустить ее к себе. Как достучаться до него, как успокоить? Как удержать от бессмысленного бунта?

Она знала, что лучшим оружием женщины служит слабость, и ей оставалось только это средство. Подойди к мужу, она прильнула к нему и прошептала:

– Арно, может быть, ты найдешь место для ночлега? Поднялся ветер, я продрогла. И я очень боюсь за Мишеля!