Вся Царская семья 25 ноября 1916 г. вернулась в сопровождении членов Свиты из Могилева в Царское Село. Вернулся и великий князь Дмитрий Павлович. Император Николай II послал за великим князем Павлом Александровичем и вручил ему орден Св. Георгия 4 степени за отличия на фронте.

Великий князь Павел Александрович посетил в очередной раз Александровский дворец 28 ноября и там пил чай. А 3 декабря Николай II (накануне отъезда в Ставку) отметил в дневнике: «В 4 ч. принял нового Госуд. контролера Феодосьева; затем д. Павла с докладом». (Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 614)

По воспоминаниям княгини О.В. Палей (морганатической супруги великого князя Павла Александровича):

«Муж не забыл обещания, данного великому князю Александру. Семейный совет состоялся у великого князя Андрея Владимировича во дворце на Английской набережной. Всем собранием постановили, что великий князь Павел, как старший в семье и самый любимый Государев родич, примет огонь на себя. Поговорит с Государем от имени всех. Но я видела, как Павлу не по себе. Он прекрасно понимал, что дело это тяжкое и неблагодарное, а надежды убедить Государя – ни малейшей. И все-таки 3 декабря, как только Царская семья вернулась из Могилева, он попросил аудиенции и был принят в тот же день, за чаем.

Я ждала с замиранием сердца два долгих часа. Наконец к семи вечера муж появился, бледный, разбитый, потный.

– На мне сухого места нет, – признался он, – а после всего еще и голос пропал.

В самом деле, говорил Павел шепотом. Мне, конечно, не терпелось выспросить, как и что, но я умолила его отложить рассказ и пойти отдохнуть. Всем семейством, с девочками и гувернанткой, сели за стол, ужинали. И только потом великий князь дал отчет нам, мне и Володе, обо всем, что было говорено с Государем.

Во дворце, сразу после чая, Павел стал описывать венценосному племяннику и его супруге-императрице весь ужас нынешней ситуации. Рассказал он о немецкой пропаганде: немцы наглеют день ото дня, их стараниями наша армия разлагается, и в войсках, что ни день, выявляют саботажников и бунтовщиков, порой из офицеров. Описал брожение умов в Петрограде и Москве: крики все громче и ругань все злей. Упомянул о неудовольствие народа: уже многие месяцы за хлебом очереди, цены на него выросли втрое. Наконец великий князь заговорил о самом щекотливом и больном. Больном потому, что Павел, подлинный патриот, ради блага отчизны должен был в данном случае поступиться личными принципами убеждениями. И сказал он, что от имени всей семьи имеет честь просить Государя дать стране конституцию, “пока не поздно”! Вот, мол, случай доказать, что Государь живет душа в душу с народом.

– Да, – повторил великий князь, загораясь, – именно случай. Через три дня – шестое декабря, твои именины. Объяви, что конституция дана и что Штюрмер с Протопоповым в отставке. Увидишь, как народ будет ликовать и благодарить тебя.

Государь задумался. Устало стряхнул пепел с папиросы. Но вот Государыня недовольно покачала головой, и он сказал:

– То, о чем ты просишь, невозможно. В день коронации я присягал самодержавию. И присягу должен, не нарушив, передать сыну.

Вопрос закрыт. Продолжать уговоры бесполезно. Великий князь заговорил о другом.

– Хорошо. Не можешь дать конституцию, дай на худой конец министерство доверия, потому что, повторяю, Протопопова и Штюрмера ненавидят все.

Собравшись с духом, великий князь объяснял, что ненавистны всем эти деятели еще и как распутинские протеже. И тут же сказал, что, по общему мнению, все зло – от старца. Государь молча курил, не отвечая. Ответила императрица. Говорила она с волнением и то и дело хваталась за сердце как сердечница. Распутина, сказала она, оболгали. Распутину завидуют. Кое-кто очень хочет быть на его месте. А старец – наш лучший друг и молится за нас и детей. А Протопоповым и Штюрмером (относительно Штюрмера княгиня Палей допустила ошибку, т. к. к этому времени он уже находился в отставке – В.Х.) мы довольны. И жертвовать ими в угоду двум-трем недовольным даже и не подумаем. В общем, великий князь был разбит на всех фронтах. На все, о чем просил, получил отказ. И я молила Бога, чтобы впредь подобных разговоров с Государем не было. У великого князя не хватало бы на них ни здоровья, ни нервов». (Палей О. Воспоминания о России. С приложением писем, дневника и стихов ее сына Владимира. М., 2005. С. 12–14)

Жандармский генерал-майор А.И. Спиридович делился о событиях этого времени в воспоминаниях:

«За время пребывания Государя в Царском Селе с 26 ноября по 4 декабря окончательно окреп Протопопов, провалился Трепов, влияние Распутина достигло своего апогея. Этому способствовала неудачная попытка Трепова подкупить Распутина.

В Царском Селе вера в бескорыстие и искренность Распутина возросла как никогда. Распутин в этот последний месяц своей жизни особенно ценился Ее Величеством. Репутация Трепова была окончательно испорчена. Доверие к нему пропало. Неудача Трепова в попытке ликвидировать Протопопова нашла широкий отклик в политических кругах. Во всем обвиняли императрицу, предпринимались последние попытки повлиять на нее.

26 ноября к царице приехала великая княгиня Виктория Федоровна, жена великого князя Кирилла Владимировича. Ее родная сестра была королевой Румынской, и благодаря присоединению Румынии к союзникам Виктория Федоровна стала связующим звеном между двумя царствующими домами, и ее личные отношения с Их Величествами к этому моменту улучшились. Последнее обстоятельство и толкнуло ее на разговор с царицей.

Расцеловавшись при встрече, как обычно, царица спросила, не о Румынии ли хочет поговорить великая княгиня. Виктория Федоровна стала рассказывать все, что она слышала от тех лиц, которых общество выдвигало в состав правительства. Царица разволновалась. Она не соглашалась с княгиней и заявила, что уступка общественности – это первый шаг к гибели. Те, кто требует уступок, – враги династии. “Кто против нас? – спрашивала царица и тут же отвечала: – Группа аристократов, играющая в бридж, сплетничающая, ничего в государственных делах не понимающая. Русский народ любит Государя, любит меня, любит нашу семью, он не хочет никаких перемен”. В доказательство своей правоты царица указала на многочисленные письма, полученные ею со всей России от простых людей, от раненых солдат и офицеров. Как последний довод, княгиня просила разрешения пригласить на аудиенцию оставшегося у адмирала Нилова ее супруга, великого князя Кирилла Владимировича, который может подтвердить все то, что сказала она. Царица не пожелала. Они расстались. Государыня после разговора пришла к заключению, что “Владимировичи” настроены против нее, против ее влияния на Государя. Болезненное воображение говорило, что они мечтают лишь о наследовании престола после смерти наследника». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Мн., 2004. С. 401–402)

По воспоминаниям А.А. Вырубовой:

«Последний раз Государь видел Распутина у меня в доме в Царском Селе, куда по приказанию Их Величеств я вызвала его. Это было приблизительно за месяц до его убийства. Здесь я убедилась лишний раз, каким пустым вымыслом был пресловутый разговор о желании сепаратного мира, о котором клеветники распространяли молву, указывая, что это желание – то Государыни, то Распутина, Штюрмера или других. Государь приехал озабоченный и, сев, сказал: “Ну, Григорий, помолись хорошенько; мне кажется, что сама природа идет против нас сейчас”. Он рассказывал, что из-за снежных заносов не успевают подвозить хлеб в Петроград. Григорий Ефимович ободрил его, сказав, что главное – не надо заключать мира, так как та страна победит, которая покажет более стойкости и терпения. Государь согласился с этим, заметив, что у него есть сведения, что и в Германии сейчас плохо с продовольствием. Затем Григорий Ефимович указал, что надо думать о том, как бы обеспечить всех сирот и инвалидов после войны, чтобы “никто не остался обиженным: ведь каждый отдал Тебе все, что имел самого дорогого”. Когда Их Величества встали, чтобы проститься с ним, Государь сказал, как всегда: “Григорий, перекрести нас всех”. “Сегодня Ты благослови меня”, – ответил Григорий Ефимович, что Государь и сделал. Чувствовал ли Распутин, что он видит их в последний раз, не знаю; утверждать, что он предчувствовал события, не могу, хотя то, что он говорил, сбылось. Я лично описываю только то, что слышала и каким видала его.