– И все потому, что ты надавил на его связь с Дзюнко Кагами?

– Верно. Через год его жена в больницу от рака слегла, а он со звездой экрана на сторону загулял. Отличный сюжет для спектакля на совете акционеров… В общем, заломать им руки было не сложно.

– Да уж. Похоже, хлебать чужое дерьмо – твое любимое хобби.

– Хобби? Бери выше. Бизнес-шанс. Один из способов зарабатывать деньги.

– Но сперва ты давил только на него лично, так? При любом шантаже круг людей, которые в курсе, должен быть ограничен. Какого черта было других туда втягивать?

Не сводя глаз с полотна дороги, он кивнул:

– Это все теория. Но если ограничиваешься кем-то лично, то и дело имеешь только с его личными доходами. А на дворе как раз «пузырь» лопнул, да еще и поправку о сокайя приняли, за которую он зацепиться попытался… В общем, пришлось развернуться пошире.

– То есть – учредить «Тиоэфу» и под гарантии «Тайкэя» сплавлять инвестиции в «Ёсинагу»?

Он скривил губы в усмешке:

– М-да, похоже, не зря тебя Исидзаки нахваливал… Значит, трюк с компьютерной графикой тоже ты раскусил?

– Откуда ты узнал мое имя? От Исидзаки?

– Да нет, – покачал он головой. – Тебя твой президент не выдал, как я ни настаивал. Первый раз я твое имя запомнил для галочки, когда ты Ёде звонил. На другой день после смерти Исидзаки. А там и визитка твоя подвернулась…

– Визитка?

– Забыл, как ты в одном доме консьержу визитку оставил? Безумный такой старикашка. Сразу все про тебя выболтал.

– М-да-а, – хмыкнул я. – Неплохо ты по городу мотаешься!

Консьержу я звонил наутро после поминок. Он сообщил мне, что был звонок от Киэ Саэки. Но даже не заикнулся о том, что передал мою визитку людям, которые заявились к нему сразу после моего ухода. Ну, это ладно. Проблема в другом. Получается, Кацунума знает о существовании Киэ Саэки. Хотя из ее рассказа следовало, что сестры практически не общаются…

– Значит, ты все-таки спрашивал мое имя у Исидзаки? Когда?

– В день перед смертью. Точнее, тем самым вечером. После работы он пошел домой, а по пути со мной встретился. Отдал мне оригинал записи и кассету с твоей копией.

– Ну, и какого дьявола эта запись вообще появилась на свет?

Он выдержал паузу и снова заговорил – чуть более устало, чем прежде:

– Люди меняются… Что тут еще скажешь.

– Ты не мог бы выражаться яснее?

– Со временем в Ёсиюки проснулась жажда власти. В таком невинном парнишке – кто бы мог подумать! Но все-таки отец в тюрьме помер. Может, от всех этих мыслей у него мозги и съехали… – Кацунума вздохнул. – А жажда власти – та еще зараза. В ком поселится, того уже не остановишь. Вот и я остановить не сумел…

Я задумался. Этот Кацунума открывался мне с новой стороны. Мысли вдруг сами переключились на Киэ Саэки. Я понял, зачем эти ребятки приходили в «Розовые холмы». Цель могла быть только одна: проверить, знает ли Киэ Саэки о существовании этой чертовой записи. Что бы она ни ответила – им по большому счету уже все равно. Скажет «не знаю» – чем закончится такой допрос, представить несложно. Скажет «знаю» – найдут способ заткнуть ей рот навсегда. Вот почему Исидзаки решил спрятать ее в отеле. До тех пор, пока кое-кто не заплатит за все сполна…

Но об этом я решил его не расспрашивать.

– А чего удивляться, – сказал я. – На невинность парнишки явно было кому повлиять…

– Не отрицаю, – отозвался он. – Но обсуждать это с тобой не собираюсь.

– Понял, – кивнул я. – Вернемся к теме. Ну, и как же ты подобрал ключи к Кагами Дзюнко?

И тут он заткнулся основательно. В салоне повисла такая тишина, что даже рев машин за окном растворялся в ней точно в бездне. Я взглянул на него. В бликах рекламы его лицо то высвечивалось, то вновь уходило в тень. Казалось, он погрузился в какие-то очень далекие воспоминания. Его глаза смотрели на дорогу впереди, но видели что-то совсем другое. И говорить он, похоже, не собирался.

Я решил сменить тактику:

– Я слышал, ты в молодости переселился в Тибу? Почти столица…[47]Что ж потом вернулся в свою глухомань? Тебя ведь, говорят, даже в доме Саэки кормили как своего…

Кацунума, словно очнувшись, коротко глянул в мою сторону.

– Ишь ты! – криво усмехнулся он. – И в этом белье покопался… Только тут разговор совсем странным будет.

– То есть?

– Если я тебе это расскажу, – кем бы ты ни был, уже завтра утром пожалеешь о том, что родился на свет. Иначе говоря, тебе останется просто сидеть в углу и дожидаться смерти. Без вариантов. Ты готов?

– Готов, готов… Не волнуйся.

Он еще немного подумал – и наконец раскрыл рот:

– Ну что ж. Считай, ты меня разозлил. Придется пачкать руки. Уж не знаю почему, но я старался без этого обойтись.

– Не грузись. Ты и так всю жизнь дерьмо жрал. Какая разница?

– И то верно, – усмехнулся он.

Похоже, он принял решение. Ну наконец-то, подумал я. Переходим к главному вопросу.

– Судя по твоим намекам в конторе, ты уже знаешь, что мы с генсеком Сато земляки.

– Знаю. Как и то, что вы друг друга неплохо пользуете.

– Да уж… Если это просочится в газеты, будет большой скандал. Только этой паскуде и без меня есть что скрывать из своего прошлого. Теперь-то он важной птицей заделался. А в молодости был самым обычным развратником и подлецом. Иначе бы и в Парламент никогда не пролез. Все его успехи на выборах – сплошные подтасовки…

Я посмотрел на него. Все-таки любопытно, как выглядит человек, когда называет члена Парламента паскудой. Но его лицо не изменилось ни на йоту.

– Ну а я с детства был отпетым хулиганом. Как говорится, рыбак рыбака… В общем, мы с Норио сразу снюхались. Когда познакомились, я ходил в седьмой класс, он – в девятый. Он-то и приметил меня первым. Да так и стал моим патроном. Родители на нас давно уже махнули рукой… А потом он подался в Тибу. Связался с бандой Саэки, ввинтился в семью. Ему тогда и восемнадцати не было.

– Кажется, банду Саэки еще называли «меченосцами», – заметил я.

Он скользнул по мне взглядом:

– Что-то я все меньше понимаю, кто ты на самом деле. Ну, ладно… Да, Норио тоже любил называть себя «меченосцем». Школу я закончил с грехом пополам. Тут-то он меня к себе в Тибу и вызвал. И начались времена, о которых я сегодня вспоминать не хочу…

Да, подумал я. Здесь мы с ним одного поля ягоды. Я тоже не люблю вспоминать молодость. Наверное, на свете очень много таких, как мы. Людей без единого воспоминания, в которое хотелось бы уйти с головой.