– Ты никогда не говорил, что Хани твоя сестра. Мне это даже в голову не приходило, – начинаю я, не вполне беззаботно.

– А кто же она, по-твоему?

– Ну… Я думала, она твоя… Не знаю…

– Ты решила, что она моя девушка? – изумленно спрашивает Динни, а потом громко хохочет. – Эрика, ты за кого меня принимаешь? Ей же пятнадцать лет!

– А я-то откуда знала? – огрызаюсь я. – Что я должна была думать? Когда я последний раз с тобой виделась, у тебя сестры не было…

– Конечно не было. Хани родилась намного позже, после того как вы уехали. Подарочек напоследок, как ее звала мама. – Он чуть заметно улыбается. – Теперь она уже не так в этом уверена.

– Что ты хочешь сказать?

– Да ведь ты же ее видела, общалась. Характер у Хани не из легких.

– А что случилось? Почему она решила жить с тобой?

– Это из-за ребенка. Когда Хани забеременела, мама потребовала, чтобы она от него избавилась. Думала, это разобьет ей жизнь, совсем девчонка – и с ребенком. Хани отказалась. Тогда мама сказала – прекрасно, отдай его на усыновление, а она и на это не согласилась. Слово за слово, они основательно поцапались, да и Кейт сказал свое веское слово. В общем, Хани ушла, а они ей вслед крикнули, чтобы не возвращалась. – Динни вздыхает. – Просто сердятся они друг на друга, вот и все.

– Кейт – это новый муж твоей мамы?

– Официально они не женаты, но фактически так оно и есть. Хороший мужик. Только нетерпим немного.

– Не представляю себе твою маму рядом с кем-то нетерпимым.

– Да, вот и Хани тоже не представляет.

– Но Хани, по-видимому, привыкла к более… комфортной жизни, нет?

– До семи лет она ездила с нами, а потом умер отец. Мне кажется, у нее это в крови. Она никогда не могла вписаться в обычную жизнь.

– Но… теперь, с ребенком… она же не сможет остаться с тобой навсегда?

– Конечно не сможет. – Ответ звучит резковато, и я скашиваю на Динни глаза. Он явно озабочен, в машине снова воцаряется молчание.

– А что случилось с отцом ребенка? – осторожно задаю я непростой вопрос.

– Что с ним случилось? Да ничего пока. Но случится, если я до него доберусь, – зловеще сулит Динни.

– Ясно. Он повел себя не как рыцарь без страха и упрека?

– Он – двадцатилетний идиот из города. Втолковывал Хани, что с одного раза нельзя забеременеть.

– Старая песня, – подмигиваю я. – И ему уже двадцать? Знал ведь наверняка, что врет…

– Я уже сказал, пусть только попадется мне… Хани не хочет говорить, как его фамилия и где он живет, – мрачно добавляет Динни.

Я хитро кошусь на него, улыбаюсь.

– С чего бы это, – шепчу я. – Знаешь, а ведь неплохо, наверное, растить ребенка вот так, жить, как вы живете. Разъезжать повсюду, где захочешь. Ни тебе ипотеки, ни работы от звонка до звонка, никакой мороки с яслями и детскими садами… Красота, свежий воздух и никаких соседей… – фантазирую я.

– Все это прекрасно для таких, как я, но для пятнадцатилетней девочки, незамужней и с ребенком на руках? Она ведь даже школу еще не закончила, – вздыхает он. – Нет. Придется ей возвращаться домой.

Я торможу перед домом. В окне кабинета так и горит свет, как я его оставила, освещая голые ветки ближайших к дому деревьев.

– Спасибо, Эрика, что отвезла нас. Ты здорово находишь общий язык с Хани, ты так ее успокаивала… вообще, ты молодчина, – благодарит Динни, держась за ручку дверцы.

– Может, зайдешь? Хоть согреешься. У нас есть бренди, и можно принять душ, если хочешь. Ты же весь в грязи, – предлагаю я.

Он смотрит на меня, как раньше, иронично, склонив голову набок.

– Ты предлагаешь мне душ? – улыбается он.

– Что захочешь. Чистая футболка, думаю, тоже найдется. – От смущения я путаюсь в словах.

– Не думаю, что это удачная мысль, Эрика.

– Господи, Динни, да что же это такое! Это ведь просто дом. И ты здесь желанный гость в любое время. И совершенно не нужны эти церемонии, я просто предлагаю тебе воспользоваться удобствами.

– Не уверен, что уж настолько желанный. Я ведь заглядывал на днях, разговаривал с Бет. Она меня внутрь не пустила, – тихо говорит он.

– Знаю, – произношу я раньше, чем успеваю остановиться.

Динни смотрит на меня непонимающе.

– Я все слышала. Я была наверху, на лестнице, – оправдываюсь я.

Динни делает мне большие глаза:

– Узнаю старушку Эрику.

– Так ты войдешь? – улыбаюсь я.

Динни долго молча смотрит на меня, и я начинаю чувствовать себя неуютно. Потом он оглядывается и смотрит в окно, на неприветливую бурную ночь.

– Ладно. Спасибо, – кивает он.

Я провожу Динни в кабинет. Огонь погас, но здесь еще очень тепло. Подойдя к окну, я задергиваю шторы.

– Господи, какая же тут темень! В Лондоне шторы нужны, чтобы отгородиться от света, а здесь – от темноты, – замечаю я.

Ветер швыряет в стекло сухой лист и не дает ему упасть.

– Ты по-прежнему утверждаешь, что плохой погоды не бывает? – лукаво интересуюсь я.

– Да, но признаю, что на мне сегодня определенно была неподходящая одежда, – уступает Динни.

– Садись. Я схожу за бренди, – говорю я.

Крадучись войдя в гостиную, стараюсь не шуметь, беру графин и два хрустальных стакана. Тихо прикрываю за собой дверь.

– Бет спит, – сообщаю я, наполняя стаканы.

– Дом остался совершенно таким, каким я его помню, – замечает Динни, сделав небольшой глоток и слегка поморщившись.

– Мередит никогда не была сторонницей перемен, – пожимаю я плечами.

– Кэлкотты – настоящая старая гвардия. С чего бы ей что-то менять?

– Были старой гвардией. Ты вряд ли можешь сказать это о Бет или обо мне. Я просто обедневшая школьная учительница, да и Бет, разведенная мать-одиночка, тоже трудится в поте лица.

На это Динни улыбается загадочно, чуть озорно:

– Ох, и бесили же вы, должно быть, этим старуху.

– Спасибо. Нам нравится так думать, – улыбаюсь я в ответ. – Хочешь еще? – спрашиваю я, когда его стакан опустел.

Динни мотает головой, потом вытягивается в кресле, заложив руки за голову, и выгибает спину дугой, как кот. Я чувствую жар внутри, кровь молотом бухает в ушах.

– А вот на душ я, пожалуй, соглашусь. Признаюсь, такой возможности мне давно не подворачивалось.

– Конечно, – небрежно киваю я. – Тебе туда.

Это самая дальняя комната от Бет – спальня Мередит, и душ там самый лучший. Стеклянные стены кабинки стали матовыми от известкового налета, зато лейка огромная и обдает настоящим каскадом горячей воды. Я достаю новый кусок мыла, чистое полотенце, включаю прикроватную лампочку, потому что верхний свет горит слишком ярко. Бет, проснувшись, может увидеть полоску света под дверью и отправится выяснять, что здесь происходит. Динни стоит посреди комнаты, поворачивается, рассматривает огромную кровать, тяжелые гардины, элегантную антикварную мебель. Неровные половицы покрыты вытертым ковром серо-зеленого цвета. Мне до боли знаком этот запах пыли, нафталиновых шариков и псины.