Я кивал, поскольку смысл мне с ним спорить, да и всякая идея хороша, если доброму делу служит. Мы ведь покуда аппетиты горячих джигитов с предгорья в основном пиками сдерживаем, а ежели действительно под это дело хоть половину ведьм без одёжи подписать, так и результативность небось до небес подскочит. Причём по обе стороны: и у нас, и у них — у всех мужиков, кто на такое зрелище хоть издалека поналюбуется. Факт!

Из душевой вышла Катенька в розовом пушистом халате, словно облако сахарной ваты. Скептически хмыкнула в пустую бутылку и улыбнулась, присев, не стыдясь, поближе ко мне.

— Илья, ты мой герой! Мечта грёз моих девичьих! Буквально сон наяву, принц на белом коне, царевич из сказки, бизнесмен из-за границы, воплощённый сын арабского султана с собственной нефтяной скважиной и виллой в Шарман-Шейхе. Короче, когда надумаешь свататься, имей в виду — я вся за!

— Солнышко моё… — не поверил я.

— Солнышко, зорька, ласточка, рыбка, теперь как угодно называй, меня всё одно уволят! Из-за тебя, кстати. — Катя закинула ногу на ногу, так рискованно оголив колено, что мой денщик даже засмущался. — После всего, что ты на конференции учудил: докладчика опозорил, нечисть порубал, дом спалил… Мне только на ваш тихий Дон и дорога, начальство с потрохами нечищеную съест!

— Но я же…

— Кстати, не отвечай. Это я на вид такая спокойная, а внутри сплошной комок нервов, я этим комком убить могу по голове. А для твоего дяди Прохора ещё и отдельный вопрос на засыпку: вы где живого динозавра выкопали?!

— Дык… внизу же… нажал вона пальцем, оно в одно место меня и…

— Всё у вас пальцем и через одно место, — понимающе кивнула Хозяйка. — Нет, я в курсе, что там аж до динотопии падать можно, но как вы допетрили живого велоцираптора в Санкт-Петербург под уздцы притащить?! Вам в приличное общество выехать не на ком было? Да бабку Фросю попросили бы, эта старая кобыла, похоже, уже никому в верховой езде не отказывает.

Минуту назад мы с Прохором ощущали себя всё-таки героями, а сейчас эта кудрявая всезнайка мигом раздолбала все наши лучшие чувства, выставив полными дураками.

— Погоди, так что, не спасать, что ль, людей было?

— Спасать, любимый, конечно, спасать! — Она поймала меня за шею и крепко чмокнула в губы. — Но не так радикально. Желательно, чтоб и сами спасённые тоже при этом уцелели. В подавляющем большинстве, а лучше вообще без жертв.

— Понял, сердце моё. — Я не отпустил милую, и теперь уже она не отняла губ от моего поцелуя. — А про свадебку не шутила ведь? Когда сватов звать? Скажи только срок…

— Срок мне судья назначит. Уж как отсижу от звонка до звонка, тогда и приходи. А пока увы… тебе на службу, мне в камеру предварительного заключения!

— Вот что, девка, — не сдержался старый казак. — Ты энти глупости брось, собирай-ка вещички да айда с нами наверх. Сама небось по чистому небушку истосковалась, по зелёной травке, по лазоревым цветам…

— О травке поподробнее, пожалуйста, — ещё раз обернулась к нему Катя. — Чтоб я такую же нашей экспертной комиссии подсунула покурить, пока они в центре Невского проспекта запечённого динозавра протоколировать будут.

Мой денщик надулся. Хозяйка не отступала. Я метался меж ними, как меж молотом и наковальней, общая напряжённость росла, и тут в ворота дворца кто-то гулко стукнул большущим кулаком, грозно проорав:

— Иловайский, мать твою, открывай!

— Ща, разбежались. — Не глядя даже в монитор, моя любовь привычным жестом опустила ручку огнемётов.

Ревущее пламя заволокло площадку…

— А кто там хоть нарывался-то? — запоздало уточнила она, и мы с Прохором тихо-тихо ответили:

— Дядя, казачий генерал Иловайский 12-й, Василий Дмитриевич.

— Типа в гости пришёл? — попыталась не поверить Катя, бледнея и краснея попеременно.

— Типа да.

— Зря он так… без предупреждения…

— Наверное. — Мы скорбно сняли головные уборы.

— Опять я дура… Да что ж за день такой, а? Одного свежего велоцираптора в собственном соку приготовили вы, одного пожилого казачьего генерала поджарила я — прямо какая-то кулинарная передача «Смак» с Андреем Макаревичем. Но с какого перепоя твой дядя вообще здесь взялся?!!

— Это я сдуру Моньку со Шлёмкой за их превосходительством отправил, — честно повинился Прохор, опускаясь на колени и широко крестясь. — Думал, как им город доверить, а уж атаман-то небось не подведёт. Сам-то вон Илюшеньке на подмогу побёг, а упырям вашим наказал: Василия Дмитриевича предупредить, чтоб за порядком тут последил. Вот он, как человек благородства и чести, своих не бросил, взял да и заявился. Дайте хоть глянуть одним глазком, может, там горстку пепла сгрести можно, похоронить чего…

— Хм… площадь чистая. Слишком чистая. — Мы все трое уставились в монитор. — Слышь, станичники, а этот ваш генерал, он… ну это… воспарить не мог? Типа как от большой святости…

— Не уверены, — поморщились мы, но перед воротами, где ещё только пять минут назад стоял мой дядя при полной форме и всех регалиях, действительно не было ни одной обгорелой пуговицы! Может, и впрямь воспарил?..

— Иловайский, глянь, это что, мне кажется? — изменившимся голосом спросила Катя, тыча пальчиком в монитор.

Я проследил за её взглядом и едва не поседел — на экране в маленьком оконце была чётко видна львиная голова с закопчённой пастью, а прямо у неё меж ушей стоял широкий генеральский сапог!

— Поверни камеру слежения… — попросил я.

Один миг — и нашим изумлённым взорам предстал великолепный именитый генерал Василий Дмитриевич, стоящий на одной ноге в позе китайского аиста, без единого ожога и даже пятнышка гари.

— Я такого казачьего кунг-фу даже в кино не видела, — едва дыша, ахнула Катенька. — Джеки Чан отдыхает, завистливо покуривая в сторонке… Снимай своего дядю, хорунжий, у тебя на всё про всё десять минут, я краситься убежала!

Ну, по совести говоря, в десять минут не уложились ни мы с Прохором, ни она. Зато примерно через полчаса мой драгоценный родственник, распахнув отеческие объятия, прижал к широкой груди скромненькую Катерину в неброском длинном платье с пуговичками под шею, смиренными ресницами и журчащей речью…

— А хороша-то как, хороша! Ох и оторвал ты себе девку, Иловайский… Хвалю! Стройна, очами прекрасна, росту годящегося, кудрями задушит не глядя, а грудь… грудь… ну, кхм… это… грудь-то!

— Вам чаю или кофе? — ангельски сдвинув брови, прервала его моя зазноба. — Мартини уж нет, ваш племянник с денщиком выжрали!

— Ах они охальники, — смешливо погрозил пальцем мой дядя. — Ну коли кофейком старика обрадуешь, так и оно добре будет. А ты, Илюшка, скарабей египетский, всю печень мне сгрыз! Давай-кась докладывай, что почём у вас тут происходит?

Вот что-что, а докладывать я умею. Мне не привыкать — ни врать, ни выкручиваться, ни приукрашивать, ни расписывать ляпис-лазурью по белому ломоносовскому фарфору! К окончанию моей героической повести не то что сам дядя-генерал, но даже и старина Прохор, как непосредственный свидетель, и то вытирал скупую слезу восхищения…