Когда объявили танцы, Валерка подошел к Ольге Ворониной. И вместо вежливого «Разрешите пригласить…» сказал повелительно: «Пошли!» Ольга посмотрела на него, как на ненормального, и отвернулась.

После отказа Насти Валерка волочился за ее артистками. Ольга Воронина особенно нравилась ему.

И каждую неделю он приезжал из города К. на танцы в Покрово на своем раскрашенном мотоцикле.

Но мало кто знал, что Ольга сохла по молодому учителю Алексею Борисовичу.

Когда объявили дамский танец, Ольга подошла не к Валерке крашеному, а к Алексею, что стоял с Лидией Ивановной и Татьяной Владимировной у автобуса и о чем-то говорил с ними. Смущенная и счастливая, Ольга пригласила учителя на танец. Алексей отдал Бореньку матери, предупредил, чтобы она глядела, как бы не опрудил внучек ее дорогое платье. И пошел с Ольгой на танцплощадку.

– Однако! – протянула Настя, увидев, что артисточка Оленька танцует с ее мужем, нежно к нему прижимаясь. – Прокатаю я тут с вами яйца, уведут у меня мужика! – И она отпустила с лотка свое яйцо, и покатилось оно по широкой яме и ударилось в яйцо первого папочки (Федора Степановича), стоявшее у самого края ямы. – Ну, хоть тут, да моя взяла!

– Да неужто ты, красавица, столь не уверена в том мужике, с которым деревню детей намерена нарожать? – не то в шутку, не то всерьез сказал первый папочка, глядя, как довольная Настя кладет в свою корзинку выигранное у него яйцо.

Второй же папочка (Борис Ефимович) заявил с уверенностью:

– Не тот он мужик, чтобы на другую дорогу сбаламутить его можно было.

Настя засмеялась и отпустила с лотка еще одно яйцо. И оно, покатившись, ударилось в яйцо второго папочки.

– Вы проиграли, господа! – объявила Настя. – Будем продолжать или как?

В это время танец закончился, и крашеный Валерка подошел к Алексею, сошедшему со сцены.

– Послушай, учитель, – промямлил он небрежно и сплюнул на траву, – если ты и на этот раз мне дорогу перейдешь…

– А наши пути-дороги никогда и не пересекались, – засмеялся Алексей, – это ты выдумал, что я тебе дорогу перешел.

– Разве? – соображал крашеный, морща вспотевший лоб. – Ты чего такое заумное мелешь, учитель?

– По той тропочке, по коей ты шагаешь, мне, слава Богу, не хаживать. У меня своя. – Алексей был строг. – И не лезь к Ольге. Не прыгай на чужую дорожку. Ничего из этих прыжков не выйдет путного…

– Очень умный, что ли?

– Ты что-то еще хотел сказать?

– Я предупредил. – Валерка снова сплюнул на траву. – Если что, спалю здесь все к… – И он пошел к своему раскрашенному мотоциклу.

Снова заиграла музыка.

– Нет, мать, ты только посмотри! – смеялся Алексей, вернувшийся к матери и теще.

На очередной танец братец его Павел пригласил недавнюю партнершу Алексея, Оленьку (она сегодня была нарасхват). И та пошла с нескрываемой охотою.

Играла тихая музыка. Ольга прижималась всем телом к юноше, горячо дышала ему в щеку. Он что-то рассказывал ей. И она смеялась от души.

Крашеный Валерка взбесился – завел мотоцикл, уехал далеко в поле.

Вернулся, когда танец еще не кончился.

– Не поняла! – смеялась Настя у ямы, видя, как ее артисточка меняет партнеров.

– А что ты не поняла? – смеялись и папочки. – Твою программу выполняет. Не иначе, как вы с ней заодно!

– Какую еще программу? – Настя отпустила с лотка яйцо. – Все, последнее. Надо идти разбираться.

– Какую? – удивились оба папочки. – «Переродним всех» называется.

Настя от души смеялась. Ее ничуть не огорчило то, что на этот раз яйцо ее, покатавшись по яме, ни одно яичко не задело, в центре ямы замерло – проиграла! Пошла разбираться. Весьма своеобразными были ее разборки. По ее повелению танцы тотчас прекратились. Артисты продолжили концертную программу. При этом сестрицам Ворониным досталось больше других. Они танцевали, исполняли частушки. Пели протяжные русские песни. Ольга взмолилась, что сейчас охрипнет.

Настя сжалилась и пустила труппу свою в жаркий русский перепляс. Артистки вытаскивали на сцену зрителей, молодых и старых.

– Только, ради Бога, меня-то хоть не трогайте, – говорила Дарья, когда подступали и к ней.

Игнат Петрушин, к удивлению всех, – что не сделаешь ради престижа? – сам взошел на сцену и, не умея плясать, долбил доски высокими каблуками ботинок и даже пел какие-то частушки. Не в склад, не в лад. Позвал и братца своего, Серьгу. Тот вообще плясать не умел. Топтался на месте и крутил во все стороны головой.

– Вот Егоры-те новые выискались, – ворчала Дарья.

А Игнату хоть бы что. Жена его морщилась да отворачивалась. Так он вытащил и ее на круг. Куда деваться, раз с таким связалась. Вышла. Сплясала. И поскорее, поскорее с круга.

Когда молодой гармонист устал, Настя посадила играть Юрия, сына Евлампия. И тот, к удивлению всех, заиграл так озорно и весело, что пляска, на мгновение остановившаяся (пока гармонисты менялись), возобновилась с новой силой и веселостью. Тон задавала Настя и ее артистки. Ольга Воронина старалась не уступать своей руководительнице.

Гуляли до полуночи. Пляску сменяли танцы. За столами велись бесконечные разговоры про житье нынешнее и прошлое. Белая ночь-царица гнала сон. Кто-то уединился в черемухах за Петрушиным домом. Кто-то скрылся в сумерках молодого березника Подогородцев (там был слышен девичий смех). Исчез куда-то братец Павел. И голосистая певунья Ольга Воронина. Пропажу братца никто не заметил. Только Татьяна Владимировна встревожилась (Алексей пытался успокоить ее, что дело молодое). А отсутствие голосистой Ольги почувствовали все.

А тем временем парочка спустилась к Портомою и в деревню более не вернулась. И что было между Пашенькой и Оленькой, знает лишь она, белая красавица ночь.

Только крашеный Валерка, злой и страшный, опять уехал в поле на своем крашеном мотоцикле. И надрывный звук его долго был слышен в широком поле…

Состояние здоровья Степана Егоровича ухудшалось с каждым днем. Воздействие событий, которые он наблюдал в телеокошке, имело для него катастрофические последствия.

Алексей и Настя просили его не смотреть телевизор, где продолжали «катить» российское кино. Кино в прямом эфире. Октябрьские события[70] его потрясли. Степан Егорович видел, как в центре Москвы танки расстреливали Белый дом, последний, как казалось ему, бастион патриотов. Палили по тому самому дому, который защищали в августе 1991-го! Безумцы. В те же октябрьские дни он узнал, что и события за его квартирным окном развиваются катастрофически (как казалось ему).