Им не повезло: на дворе стояла осень конца четырнадцатого, а не двадцатого века, и уважение к правам и свободам предателей еще не успело окрепнуть в наших невоспитанных душах. Старший из них, крепкий казак лет под сорок, видно, отец моего пленного, бросил взгляд на мой самострел, на меня, и тень узнавания и растерянности мелькнула в его глазах. И тут меня понесло:

— Что, казак, узнал? Рассказывал тебе обо мне родич твой, которого ты про поход наш выпытывал. Рассказывал тебе, что помогает мне святой Илья, да не поверил ты, казак. Жадность очи твои застила, и не послушался ты голоса, который шептал тебе в сердце: плюнь ты на это гнилое дело, это тебе не девок воровать, татар на родичей своих приводить, кровь христианскую проливать. Забыл ты, что по закону казацкому изменнику полагается? Ничего, скоро вспомнишь.

Он побледнел, но у него еще хватило духу на вымученную улыбку:

— Что он несет такое, братья? Он что, блаженный у вас?

— Поздно вспомнил ты про казацкое братство, раньше о нем бы вспомнил, может, другую Бог тебе судьбу подарил. А так пропадешь ты ни за грош и род свой позором покроешь.

Так весело беседуя, вышли на полянку, где стояли наши кони и привязанный к дереву татарин.

— Что, казак, узнал своего друга татарского? Это он нас сюда привел: очень хотел с вами повидаться, не могли мы ему в просьбе его отказать.

— Будь ты проклят, и дети твои чтоб не выросли, — змеей прошипел мне пленный: видно, надоела ему наша беседа. Тут я с ним был согласен: тема себя исчерпала — нам попались те, кого мы искали.

Все угрюмо молчали, только меня распирало веселье. Боже, неужели мы выпутались с этой карусели и будет наконец-то роздых от этих забот, которые начались с неудачного во всех смыслах Ахметкиного выстрела по сельскому дурачку, который собирал дрова вместе со своей красавицей сестрой в осеннем лесу?

Погрузившись на лошадей и освободив пленных от уже не нужного им оружия, весело поскакали по дороге. Иван с Демьяном выдвинулись вперед, наблюдая дорогу, а мы с Керимом вели в поводу пленных и заводных лошадей. Иван спешил до темноты добраться до основного отряда, и мы на рысях резво продвигались по дороге. Два раза нам пришлось прятаться в лесу, пропуская казачий разъезд и поздний чумацкий обоз, возвращающийся домой. Обычно чумаки сразу после жнив везут менять хлеб на соль в далекий Крым.

Еще не начинало смеркаться, как Иван съехал с дороги и повел нас на кручу. Как он ее распознал среди других, осталось для меня загадкой. Иваново объяснение, что лет через десять и я стану все кручи на берегу Днепра друг от друга отличать, было в духе этой эпохи, полной эмпирики, не склонной к философским обобщениям и продвинутым информационным технологиям.

Поднимаясь на кручу, начал издали кричать, что, мол, свои, не надо нас бить. Иван порекомендовал мне закрыть рот: из его слов следовало, что и так всем видно, что мы не чужие. На склоне начали подниматься фигуры в маскхалатах, с изготовленными луками. Я на всякий случай прокричал еще раз. Кто его знает, казаки полдня в засаде лежали, нервы не железные — пульнет кто-то сгоряча, потом извиняться придет, а дырка в организме от этого сама не зашьется.

Мрачный атаман вышел откуда-то сбоку — в маскхалате, с луком наготове — и сразу начал кричать:

— Ты, Богдан, что, белены объелся? Ты чего орешь на всю округу? Тебя, скомороха, за версту никто с другим не перепутает.

Видя, что он не в духе, попытался поднять ему настроение:

— Верно, батьку, ты нас послал место то проверить, на которое охранник татарский указывал, а я тебе не верил. Взяли мы живыми иуд, что продать нас хотели. Можешь им спрос учинять.

Не слушая моего тонкого подхалимажа, Иллар уставился на старшего из пленных казаков, как будто увидел привидение:

— Здравствуй, Степан, друже мой верный, сколько ж годов мы не виделись с тобой? — Не дождавшись ответа, продолжил: — Поди, не меньше двенадцати лет прошло, как ходили вместе с тобой в поход на ляхов. У меня как раз перед походом Марийке два года исполнилось. Помнишь, друже, мы еще сговаривались, когда после похода в Киеве гуляли, детей наших повенчать, как вырастут? — Атаман помолчал; вспоминая былые годы. — А не твой ли это сын сидит связанным, Степан? Дюже на тебя схож. Знакомь нас, Степан. Как-никак, зятем мне мог стать цей казак. Да, видать, не судьба.

— Не трави душу, Иллар, ни себе, ни мне, делай что должно, — угрюмо сказал Степан, не глядя в глаза.

— Нет, друже, долгий будет у нас разговор. Долго не виделись, и только Господь знает, когда и где свидимся в следующий раз, — хочу наговориться с тобой, Степан, напоследок… Спасибо вам, братья, за подарок ваш дорогой. Что привезли ко мне друга моего давнего, друга сердешного, которому верил, как себе. — Его голос едва заметно дрогнул.

Атаман поклонился нам в пояс, смахивая рукавом слезу, выступившую на глазах. Видать, холодный днепровский ветер мазнул атаману по глазам и по душе, заволакивая мир набежавшей слезой.

Мы все угрюмо молчали, примеривая на себя его горе, и в который раз мне вспомнилось: «Боже, защити меня от друзей, с врагами я справлюсь сам», — и в который раз я увидел в этой простой фразе новую грань.

— Богдан, скачи так, прямо в лес, там найдешь Сулима с нашими лошадьми и с мурзой татарским, ведите их сюда. Мурзе сейчас от радости голову срублю, чтобы в следующий раз лжи не баял, тай дальше поедем.

Не совсем понимая, то ли это шутка такая, то ли правда, решил я попытаться спасти мурзу: нельзя так грубо поступать с информационными носителями, удары острым железом им очень вредят.

— Батьку, пощади мурзу, его если с каленым железом поспрошать, он много нам нужного скажет.

— Шуткую я, Богдан, — мрачно ответил атаман. — Веди, не бойся, а мы пока со Степаном молодость нашу вспомним.

После этой фразы мне не стало яснее, какая судьба ждет бедного мурзу, и оставалось только молиться, надеясь на Небеса. Когда мы выехали из леса и Фарид обратил внимание на новых спутников, которые к нам присоединились, тень растерянности и досады на миг мелькнула в его глазах. Подъехав к нему, тихонько шепнул ему на ухо: «Спи, спи, ты ведь уже дал три медяка», — и с удовольствием отметил, как наливается злобой его взгляд, обращенный ко мне. Кажется, он наконец понял, что я имел в виду все это время.

— Заблукали твои дозорцы, Фарид, видно, плохо ты им рассказывал, где вы свидеться должны. Но ничего, Бог добрый, встретили их наши казаки, не дали мимо проехать. — Атаман встретил нас ироническим взглядом.

— Не захотел ты по-доброму, Фарид, ничего, мы и по-другому умеем. Скоро увидишь — дай до места доедем.

Голос атамана, да и он сам, был спокойным и усталым.

— Хотел я, казаки, уже к дому вас вести, да придется нам завтра к соседям путь держать: их казаки — пусть они их судят, — неожиданно обратился к нам Иллар, как будто совета спрашивал.

— Против нас они пошли, с татарами в сговор вступили, по закону мы их карать должны, Иллар. Приедем завтра к Пылыпу — он то же самое скажет. Не трави душу, Иллар, ни им, ни себе. Не хочешь сам — давай я их порешу, — мягко возразил Непыйвода, и казаки одобрительно зашумели. Никому будущий визит к соседям не сподобился.