Даже стража обмерла… Жена плакала. Еще недавно омоновцы выгоняли-вышвыривали ее с семьей из квартиры. Она переживала, что и сына из военного училища отчислят, потому не сообщала ему об аресте отца. И вдруг – свобода, справедливость восторжествовала. Такое бывает и в нашей стране, и в наше время – время произвола и беззакония. Бывает.

* * *

С подполковником Николаем Ивановым я не раз встречался в журнале «Советский воин» (ныне это журнал – «Честь имею»). Меня познакомил с ним друг, они вместе работали, и я знал: Николай Иванов прошел Афган, имеет несколько интересных книг, мужественный человек, любит Россию, работает в журнале давно.

Последний раз мы встретились на вечере памяти писателя Валентина Пикуля.

Играл военный оркестр.

Николай подошел ко мне. Разговорились. Оказывается, он ушел из журнала, написал рапорт об увольнении из Вооруженных Сил. Причем, рапорт писал дважды. Первый раз – когда начался расстрел Дома Советов. В Министерстве обороны отклонили рапорт. Подполковник смело написал второй рапорт – и потребовал от Грачева – уволить его из армии, которая расстреливала народ. Теперь он свободный человек.

Жалко, такие мужики уходят из армии. Кто же там остается?

* * *

Из корреспонденции Н. Гарифуллиной «Восемнадцать»:

«Три дня военный суд – войсковая часть 48-775 в Балашихе – рассматривал исковые заявления офицеров и прапорщиков 326-го отдельного учебного зенитно-ракетного полка войск противовоздушной обороны о незаконных действиях командующего войсками ПВО, уволившего их из армии с многочисленными нарушениями закона.

На весах армейского правосудия оказались, с одной стороны, высокое понимание воинского и гражданского долга, побудившее этих отважных людей в том черном октябре встать по велению долга и совести на защиту Родины и Конституции, а с другой – холопское желание и службистское рвение любыми путями выполнить предписание свыше. А оно поступило сразу же после расстрела Дома Советов, до проведения расследования. Еще черное воронье с зловещим карканьем носилось вокруг дымящегося обгорелого остова последнего оплота российской власти Советов, а министр обороны Павел Грачев в одном из интервью («Октябрь цвета хаки», «МК». 8 окт. 1993 г.), поведал, как командир 326-го зенитно-ракетного полка Бородин под Подольском повел своих людей «на защиту Белого дома», тут же сообщил, какая кара их ожидает: «Те, кто подпадает под уголовную ответственность – за хищение оружия, за невыполнение приказа министра, – будут осуждены… Офицеры будут уволены».

Команда «фас!» отдана, остальное – дело техники.

Что же совершили эти офицеры?..

Итак, командир полка Юрий Алексеевич Бородин. Полковник. На армейской службе прошел путь «черной лошадки» – то есть обыкновенного рядового офицера в непривилегированных частях, вдали от столицы, начальства, протекционизма. Начинал в Бресте, затем служба в Арабской Республике Египет, потом учеба в Калининской командной академии имени Г. К. Жукова и снова дальние рубежи – в Киргизии, начальником разведки зенитно-ракетной бригады, командиром зенитно-ракетного дивизиона, затем – замкомполка на ядерном полигоне в Семипалатинской области, а три года спустя перебрасывают в Восточный Казахстан командиром знаменитого Гвардейского Коростеньско-Померанского, орденов Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого, Александра Невского зенитно-ракетного полка. Того самого, что прошел войну от Москвы до Берлина и был оставлен в городе Зейфельт, ГДР…. Полк переводят из Зейфельта в город Серебрянок под Усть-Каменогорск. Бородин командовал этим полком в течение пяти лет.

Это была хорошая школа. Да и вообще отношение к службе, работе, чувство преданности Родине, присяге у людей на периферии более обострены.

В Подмосковье Бородина перевели в трудное для армии время, после разрушения Советского Союза. Стуктуры ПВО упразднили и сократили настолько, что, по мнению Бородина, теперь четко налаженной системы противовоздушной обороны у нас нет. Все это он воспринимал с болью, так как всегда ощущал личную ответственность за безопасность страны… Особого импульса к тому, чтобы встать на защиту Дома Советов, ему не требовалось.

В воскресенье, 3 октября, часов в пять дня, на квартиру к Бородину прибыли офицеры части Сергей Немченко, Валерий Лисютин и незнакомый человек в гражданском. Представился: заместитель директора Подольского молочного завода Фокин. «Мы сейчас от Белого дома, там мощнейшая демонстрация, в районе мэрии стрельба, есть раненые, серьезные события происходят в Останкино. Предписание Руцкого – идти с частью к Дому Советов», – сообщили они. Бородин сказал, что такие вопросы в квартире не решаются: «Идите в часть, в мой кабинет…»

Через несколько минут, придя в кабинет, прочитал предписание, собрал замов, дал команду дежурному: по телефону и через посыльных оповестить офицеров и прапорщиков. Построение здесь, у штаба. Солдат оповещать не нужно. Уже тогда Юрий Алексеевич понимал, что ситуация достаточно серьезная, подвергать опасности молодых ребят он не сможет.

– Вы понимаете, молодые ребята военному делу еще не обучены, да и часть наша специфическая: мы учим будущих специалистов управлению ракетами, а не ведению пехотного или иного боя, – пояснил свое решение Бородин. – Построили людей, я сообщил обстановку в районе Дома Советов, мэрии и Останкино. Предложил выйти из строя добровольцам.

– Ребята, кто хочет постоять за Россию, три шага вперед! – и ребята вышли. Четыре прапорщика, тринадцать офицеров. Командир был восемнадцатым.

– Командир дал время переодеться, приказал выдать оружие – штатное, курсантское, боеприпасы, по одному рожку – из караульных, взял и свое штатное оружие – пистолет ПМ и четыре обоймы. А ехать было не на чем: машины давно стоят без запчастей и солярки. Решили на МАЗе и фокинском «жигуленке» добраться до молокозавода, а там пересесть на автобус.

– Изменение маршрута их спасло, ибо из части в верха тут же прошла информация и на пути следования были выставлены заслоны. Но они благополучно прибыли в Москву. У Дома Советов горели костры, никакого оцепления, даже дивизии Дзержинского не видно, народ спокойно себя чувствовал. Было 12 часов ночи. Примерно через четыре часа Ельцин подпишет свой изуверский приказ на применение танков при штурме…

– Вскоре полковника провели к начальнику штаба и Макашову, те поставили задачу: организация пропускного режима 8 и 20 подъездов. «Только, мужики, есть нечего. Вон там немножко хлеба возьмите, а утром поставим вас на довольствие, как положено».

– Бородин вышел к офицерам: «Все, товарищи, задача поставлена». Спустились в цокольный этаж, там разбил своих людей на две группы, первую, с майором Лисютиным, направил в 20 подъезд, сам со второй остался в 8. Часов до пяти утра как начальник караула обходил этажи, потом дал команду посменно отдыхать, понимал: день предстоит напряженный.

– Сквозь дремоту различил шум дизельных моторов и лязг гусениц. Часы показывали 6.30.

– На шестом этаже их было трое. Кинулись к окнам. Уже рассвело. Из-за домов выползли бээмпэшки, бэтээры, за ними люди, мало походившие на солдат: кожаные пиджаки. Позже узнают: бейтаровцы! Бронетехника открыла интенсивный огонь, тут же у костров и на баррикадах появились первые убитые. Минут через двадцать подошли две БМП и начали обстреливать цокольный этаж, как раз, где ребята Бородина. Прошли огнем по всему зданию, потом, разворотив баррикаду, сделали проход для техники, и начались обстрелы сначала нулевого, потом первого этажа, второго… Группа Бородина вынуждена была, спасая людей, переводить их с этажа на этаж, а снаряды догоняли… Их методично, хладнокровно расстреливали и выкуривали с каждого этажа. В чердачных окнах напротив вспыхивали блики оптики: снайперы вели прицельную стрельбу.