взяли поднос с напитками и засеменили впереди. Фон повел нас через всю усадьбу к дому плясок.

Это было большое квадратное строение, вроде наших ратуш, но с земляным полом и всего лишь несколькими крохотными оконцами. У одной стены стояли в ряд плетеные кресла — так сказать, королевская ложа. Над креслами висели в рамках фотографии членов королевской фамилии. Когда мы вошли, собравшиеся жены (их было сорок или пятьдесят) встретили нас обычным здесь приветствием: они громко кричали, хлопая себя при этом ладонью по открытому рту. Шум стоял потрясающий, тем более что облаченные в яркие мантии избранные советники Фона хлопали в ладоши. Нас с Джеки, чуть не оглохших от такого приветствия, усадили в кресла рядом с Фоном и поставили перед нами столик с напитками. Откинувшись в своем кресле, Фон обратил к нам сияющее радостной улыбкой лицо.

— А теперь повеселимся! — с этими словами он наклонился и налил каждому по полстакана виски из только что откупоренной бутылки.

— Ваше здоровье! — сказал Фон.

— Будь-будь, — рассеянно отозвался я.

— Что это такое? — заинтересовался Фон.

— Что — что? — удивился я.

— Да то, что ты сказал.

— А, ты про «будь-будь»?

— Да-да, вот именно.

— Так принято говорить, когда выпиваешь.

— Все равно что «твое здоровье»? — допытывался он.

— Ну да, то же самое…

Он помолчал, только губы его шевелились. Очевидно, сравнивал, какой из тостов звучит лучше. Потом снова поднял свой стакан.

— Будь-будь, — сказал Фон.

— Твое здоровье! — отозвался я, и Фон откинулся на спинку кресла, закатившись смехом.

Явился оркестр. Три барабана, две флейты и наполненный сухой кукурузой калебас, который издавал приятный шуршащий звук вроде маримбы. Исполнителями были четыре парня и две жены Фона. Музыканты заняли места в углу дома плясок и, выжидательно глядя на Фона, стали выбивать какую-то дробь на барабанах. Фон, отдышавшись после приступа веселья, что-то властно крикнул, и две женщины поставили посредине танцевальной площадки столик, а на него керосиновую лампу. Опять прозвучала барабанная дробь.

— Мой друг, — сказал Фон, — ты помнишь, как ты гостил в Бафуте и учил меня европейским танцам?

— Да, — ответил я, — помню.

Речь шла об одной из пирушек у Фона, где я, вдохновленный радушием хозяина, решил показать ему, его советникам и женам, как танцуют конгу. Успех был огромный, но я думал, что за истекшие восемь лет Фон давно все это забыл.

— Сейчас я тебе покажу, — сказал Фон. Глаза его искрились.

Он проревел новый приказ. Около двадцати его жен вышли на середину и стали в круг, крепко держась друг за друга. Потом они присели, как бегуны на старте, и замерли в ожидании.

— Что они собираются делать? — прошептала Джеки.

В моей душе подымалось бесовское веселье.

— Похоже, — сказал я мечтательно, — что после моего отъезда он все время заставлял их танцевать конгу, и мы теперь увидим, чего они достигли.

Фон поднял вверх широкую ладонь, и оркестр принялся с жаром исполнять бафутскую мелодию в ритме конги. Все в той же странной позе жены Фона с серьезными, сосредоточенными лицами пошли вокруг лампы, на каждом шестом такте выбрасывая ногу в сторону. Зрелище было восхитительным.

— Мой друг, — заговорил я, тронутый спектаклем, — это же просто замечательно.

— Чудесно, — горячо подхватила Джеки, — они танцуют очень хорошо.

— Это тот танец, которому ты меня учил, — объяснил Фон.

— Да-да, я помню.

Смеясь, он повернулся к Джеки.

— Твой муж, он очень сильный… мы танцевали, танцевали, пили… Ва! Мы так веселились!

Мелодия оборвалась, и жены Фона, робко улыбаясь в ответ на наши аплодисменты, поднялись и вернулись на свои места у стены. По приказу Фона внесли большой калебас с пальмовым вином и пустили его по кругу. Каждая танцовщица подставляла сложенные чашечкой ладони, чтобы получить свою долю. Воодушевленный этим зрелищем, Фон снова наполнил наши стаканы.

— Да, — предался он опять воспоминаниям, — твой муж силен танцевать и пить.

— Теперь уже не силен, — вступил я, — теперь я уже старик.

— Что ты, мой друг, — рассмеялся Фон, — это я старик, ты еще молодой.

— Ты выглядишь моложе, чем в прошлый раз, когда я приезжал в Бафут, — вполне искренне сказал я.

— Это потому, что у вас много жен, — добавила Джеки.

— Ва! Нет уж, — сокрушенно возразил Фон. — Я от них очень устаю.

Он уныло поглядел на стоящих вдоль стены женщин и пригубил виски.

— Они мне голову морочат, эти жены, — добавил он.

— Мой муж про меня тоже говорит, что я ему голову морочу, — сказала Джеки.

— Твой муж счастливый. У него только одна жена, а у меня их много, и они мне все время голову морочат.

— Но от жен большая польза, — возразила Джеки.

Фон недоверчиво посмотрел на нее.

— Без жен у вас не было бы детей, — деловито заметила Джеки. — Ведь у мужчины не может быть детей.

Это замечание вызвало у Фона такой приступ веселья, что я испугался, как бы его не хватил удар. Откинувшись в своем кресле, он хохотал, хохотал до слез. Наконец выпрямился и вытер глаза, все еще сотрясаясь от смеха.

— А твоя жена неплохо соображает. — Смеясь, он налил Джеки побольше виски во славу ее ума. — Ты была бы хорошей женой для меня, — добавил он, ласково гладя ее по голове. — Будь-будь.

Музыканты, которые зачем-то выходили из дома, вернулись, вытерли губы и