разъединение, которые в его позднейшей классификации движений будут видами движения, следующим образом: «Поскольку оно [единое] становится и единым и многим, не должно ли оно разъединяться и соединяться?» – спрашивает платоновский Парменид. Затем он снова вопрошает: «Далее, когда оно становится неподобным и подобным, не должно ли оно уподобляться и делаться неподобным?» (156b). В этом модусе единого можно видеть его качественное изменение. Мы увидим, что Аристотель поставит эти понятия – подобие и качество – в прямую связь. Количественный подход состоит в установлении меры, пропорций, числа, а качественный – в установлении отношений подобия, что, по Аристотелю, является более важным. У Платона мы можем только предполагать такую связь.

В следующем вопросе Парменида Платон истолковывает рост и убыль, понимая под ними становление единого большим и малым. Таким образом, целый ряд видов движения – заметим, не два! – здесь, видимо, истолковывается через понятие становления. Именно так интерпретирует это место «Парменида» Сольмсен [124, с. 59]. Однако заметим, что такая интерпретация наталкивается на только что отмеченный нами факт, что здесь имеется в виду (если принять такую интерпретацию) не классификация движений, изложенная в «Теэтете» и «Пармениде» (138с), а позднейшая классификация движений, данная в X книге «Законов».

Действительно, несколько странно, если Платон использует в одном и том же диалоге две резко отличные друг от друга классификации. Правда, это обстоятельство можно объяснить определенным соперничеством становления и движения, причем классификации изменений разрабатывались и под эгидой становления и как классификации видов движения. Именно это предполагает Сольмсен, подчеркивающий их взаимную конкуренцию: «Оба они (становление и движение), – пишет он, – стремятся провозгласить свою монополию в физическом мире» [124, с. 59]. Следует иметь в виду, что Платон стоял перед чрезвычайно трудной задачей формирования понятийного языка для выражения всего многообразия движений (изменение, превращение, перемещение, качественный переход, рост, убыль, возникновение, уничтожение и т. д.). Можно допустить, что разработка классификации движений шла и со стороны анализа генезиса, и со стороны анализа кинезиса, или движения. Между этими подходами могли быть и конкуренция и наложение их друг на друга. Трудность совмещения данных подходов в полной мере наследует и Аристотель, разработавший в отличие от Платона такое понятие изменения вообще (μεταβολή), которое охватывает собой, с одной стороны, генезис, а также и все виды движения (κίνησις) – с другой. Термин μεταβολή часто употребляется и Платоном, но, конечно, не в аристотелевском смысле.

Вернемся к нашему анализу «Парменида». Интерпретация Сольмсена корректируется им самим. «Ассимиляция (уподобление), – отмечает он, – здесь трактуется как разновидность генезиса, но, несмотря на ее определенное сродство с качественным изменением, мы не должны ее рассматривать как представителя этого класса движения» [124, с. 60]. Генетический процесс вряд ли может быть подчинен классификации движений: у Платона генезис есть нечто более глубокое и «высокое», чем движение. Это, в частности, обнаруживается и в его позднейшей эклектической классификации движений в X книге «Законов». Принимая это во внимание, на основании рассмотренного материала мы можем сделать такой вывод: качественное изменение в трактовке Платона есть наряду с перемещением вид движения, который, однако, имеет «особые» отношения с генезисом и не может вполне безоговорочно рассматриваться лишь как движение, без связи его с генезисом. Этот «отблеск» глубины, идущий от генезиса к качественному изменению, будет усилен, подчеркнут Аристотелем. У Платона это – только намек.

Для того чтобы яснее представить себе следствия, вытекающие из рассмотрения качественного изменения в контексте проблемы генезиса (становления вещей), обратимся к одному сравнительно раннему диалогу Платона («Федон»).

Доказывая тезис о бессмертии души с помощью аргумента о становлении как взаимопереходе противоположностей, Сократ в нем развертывает ту классификацию движений, которую мы уже обнаружили в «Пармениде» при разборе диалектики единого как становления. Эта, так сказать, «генетическая» классификация гораздо шире по числу видов, чем бинарная «кинетическая» классификации «Теэтета» и «Парменида». В эту «генетическую» классификацию входят рост и убывание, разъединение и соединение, а также и качественное изменение. В «Федоне» оно выступает еще не в своей «собирательной», т. е. категориальной форме (как в более позднем «Теэтете»), а в частной форме, в форме примера: охлаждения и нагревания, становления холодного теплым (Федон, 71b). Интересно отметить, что Платон говорит, что «у нас не всегда может найтись подходящее к случаю слово, но на деле это всегда и непременно так: противоположности возникают одна из другой и переход этот обоюдный» (там же).

У Платона в «Федоне» еще нет подходящего ко всем случаям, подобным охлаждению и нагреванию, слова, нет еще категории качественного изменения и соответствующего термина, но содержание его в связи с этим анализом становления ясно: это переход от одной противоположности к другой. Это слово и категория будут найдены вскоре Платоном, что мы и видим в «Теэтете», нами уже проанализированном.

Подчеркнем еще одно обстоятельство. Теория противоположностей, которая играет такую значительную роль в общей теории изменения у Аристотеля, вырабатывается в ходе анализа проблематики генезиса, а не кинезиса. Качественные изменения дают яркие образцы перехода противоположностей. Именно в качественных изменениях теория противоположностей находит благодатную почву для своего применения. Напротив, перемещение, важнейший род кинезиса, выпадает из схемы противоположностей, но зато позволяет математически выразить движение. Математизация и теория противоположностей расходятся: Платон идет к анализу движения, выдвигая на первый план критерий его возможной математизации, и это обстоятельство объясняет нам, почему его позднейшая классификация движений в отличие от только что рассмотренной не содержит качественного изменения.

В «Федоне» теория генезиса излагается Платоном на основе схемы противоположностей, т. е. именно той самой схемы, которую Аристотель выдвинет на первый план в своей теории генезиса, полемизируя с математическим платоновским и атомистическим подходами к генезису. Хотя объяснение генезиса традиционно для греков требовало применения схемы противоположностей, однако Платон, в отличие от Аристотеля, ограничил сферу применения этой схемы. Это обнаруживается уже в том обстоятельстве, что у Платона внимание явно сфокусировано на возникновении, причем дополнительный – точнее, противоположный – аспект уничтожения его интересует в гораздо меньшей степени. Как справедливо замечает Сольмсен, «у Платона имеется немного указаний на уничтожение явлений как коррелятивное событие по отношению к их возникновению» [124, с. 326].

У Аристотеля эта асимметрия возникновения и уничтожения тоже присутствует, но в более мягкой форме. Но главное, конечно, не в этом: Платон в разработке теории генезиса пошел по пути создания геометрической теории вещества, т. е. по пути разработки особой математической физики, в то время как Аристотель стал разрабатывать другой, а именно качественный подход к проблеме генезиса. И этот подход оказался тесно связанным с традиционной схемой генезиса – схемой противоположностей. Но математический или, точнее, математико-механический подход Платона, объясняющий физический генезис перемещением фигур, переводит