– Не буду же я подбирать эти конченые сраные деньги, – занимался он самовнушением. – Не буду, не буду.

Пусть Лайдер гордится своим учеником, парень дойдёт к месту сбора, как бы сладко ни хрустели под шипастыми подошвами купюры…

Иннафёдоровна – ветеран освободительной войны, – гнала свой кибер-танк по телам мёртвых Первых. Оставшиеся в живых, постанывая, слипшимися от крови губами просили пощады. Бесполезно, она не знает пощады, как бы пафосно это ни звучало. Имея за плечами ценнейший опыт великих сражений, она не поддастся на вздымающиеся руки и жалостливые крики. Иннафёдоровна продолжает перемалывать кости врагов гусеницами супермашины, не подозревая, что ждёт её впереди.

Пропасть. Монитор высвечивает бездонную глубину, сам взгляд в которую вселяет ужас и панику. Узкий переезд. Танк едва уместится и, если повезёт, может переползти через хлипкий мост. Итак, она активизирует внешний манипулятор, делает пробу на прочность, тут же запрашивает прогноз вероятности успеха. Тридцать процентов.

– Фигня, бывало и похуже… Ну, крошка, вперёд, у нас всё получится. Аккуратно, уверенно, чётко и спокойно.

Женщина, плавно вдавив рычаг, двигается к мосту.

– Вот мы уже почти въехали, – продолжала она успокаивать трясущуюся от страха махину. – Смелей, родной.

Танк лучше реагировал на речь и чувства хозяйки, чем на механическое управление. Он съёжился и просигналил, когда сорвавшийся с края моста булыжник отправился в бесконечное падение.

– Ну-ну, тише, малыш, мы уже почти на середине. Стоп!

Никогда кибер-танк не тормозил так резко – чуть не зарылся длинным дулом в жестяное покрытие. Мост предупредительно хрустнул.

Впереди стоял Михаил, вернее его образ. По бокам – смерть. Ветер свободы, врывающийся в открытый люк, не высушивал наворачивающиеся слёзы.

– Зачем ты это сделал? – шептала Иннафёдоровна. – Если бы ты изменил мне, я бы простила, с трудом… но поняла б, а ты… ты же предал Родину. Выбрал где мягче, теплее, сытнее. Всё можно забыть, вычеркнуть из памяти, только не предательство.

Он улыбался и протягивал к Иннафёдоровне свои красивые мускулистые руки. О, как она любила эти по-настоящему мужские руки! Как руки Михаила любили её! Они были лучшей столичной парой. И что случилось потом?

Рождённый талантливым полководцем Михаил поднял за собой миллионы. В каждой семье Пятых на него молились, солдаты считали за честь умереть на глазах у своего командира, его имя стало синонимом будущей победы. Противник, не медля, отступал при виде грозного Михаила во главе войск. Позабыв про оккупацию, враг перешёл к защите собственных границ. В финальном сражении, когда Первые только и мечтали отбиться и спасти родные просторы, победа переметнулась на их сторону. И мир захлебнулся в крови. В том бою, непостижимом и кошмарном, ход войны был коренным образом переломлен. Пятые потерпели страшное поражение, просто-напросто катастрофический разгром.

Основные войска, наголову разбитые, отступали, дабы сохранить хоть кого-нибудь из своих для будущего противостояния… для мщения. Но, несмотря на повсеместное отступление, Иннафёдоровна, сведённая с ума изменой любимого, ринулась в скопление войск противника. Смакуя нежданную победу, Первые расслабились, пели дифирамбы новому повелителю и уж, конечно, не ожидали такой самоубийственной дерзости со стороны побеждённых.

Оглушённые прорывом обезбашенного (в переносном смысле) танка, они ничего не смогли предпринять, когда Иннафёдоровна, направив увеличившийся в несколько раз от гнева ствол, развеяла молекулы Михаила по всему космосу. Удивительно, как осталась жива? Лайдер вынес её тогда из адского огня, полумёртвую… честно говоря, все думали, что вслед за Иннафёдоровной потеряли и Лайдера. Спас Лайдер, чудом спас, после вылечил, выходил, вдохнул жизнь.

– Ты спрашиваешь: зачем? Глупая, конечно не из корысти. Вы неправильное мне дали имя. Моё второе имя – не Победа, а Война.

Михаил на мосту выглядел живее всех живых.

– Ты иллюзия, галлюцинация!!! – неистово кричала женщина. – Я проеду!!!

Танк не заводился, она сломала пульт. А Михаил, грустно улыбаясь, продолжал смотреть в её сторону. Техника беспомощна перед эмоциями, супермашина в первую очередь подчиняется сердцу.

– Господи, я не думала, что будет так… Старая развалюха, заводись, ну же!.. Скотина, ты же прекрасно понимаешь, что я не могу тебя бросить или отступить назад. Пое-е-е-ха-ли!!!

Иннафёдоровна в истерике молотила худыми кулачками по панели. Мост снова хрустнул и немного прогнулся.

– Всё, нам конец. Надо было соглашаться, когда предлагали встроить автопилот. Нельзя долго оставаться на мосту, слышишь? Мы грохнемся. Боже, даже пропеллер не запускается… Так, ну всё, хватит, где мой глюкосос, и как я про него забыла?

Она отрыла из хлама под сиденьем штуковину, похожую на минипылесос без шланга. Выпрыгнув из танка, нервно ступая направилась к голограмме.

Больно. Словно второй раз убила любимого и ненавистного Михаила. И пусть наивный разум твердит, что это мираж…

Когда я зашёл за Артуром… Лучше бы я за ним не заходил. Не успев удивиться тому, что мой друг полностью голый занимается сексом с воздухом, я сладко вздрогнул от влажного, тёплого дыхания у шеи. Невидимые нежные руки плавно обвили пояс, легко расправившись с ремнём.

Дальше я ощутил мягко вдавливающуюся в лопатки грудь. Вот уже приятно шершавый язык гуляет по моей шее, останавливаясь отдохнуть за ухом. И невольно закатываются зрачки, падают брюки, сползает рубашка. Зона поцелуев медленно по позвоночнику опускается вниз.

Мы никогда не теряем над собой контроль, потому что если мы его теряем, то этого не понимаем, так как контроля уже нет. Не осознаём поражения, если нас каким-то дивным образом не вернуть в нормальное состояние.

Диво называлось «не зажившая рана между правой лопаткой и позвоночником». В последней схватке луч попал в грудь, не задев ни одной косточки, прошёл между лёгкими навылет. Так что, можно сказать, я родился в рубашке, которой сейчас на мне не было. Казавшийся до безумия нежным рот превратился в тупую пилу, прикоснувшись к ране, где ещё не утихло воспаление, а плоть едва покрылась красной корочкой. Я громко вскрикнул, вырвался из ласковых тисков, взметнул кулак и тут же опустил его. Рядом никого не было. Ни души! Ну, кроме сладострастно извивающегося Артура. Судя по ускоряющимся движениям, он подходил к заветной точке. Оргазм, вероятно, получится настолько бурным, что лопнет сердце старого горца, лопнет, как передутый шарик. Кстати, что-то подобное наверняка ждало и меня.

Оглядываясь по сторонам, я не нашёл в его мастерской ничего более подходящего, окромя ведра со щебнем. Схватил за ручку и, не раздумывая, выплеснул содержимое на зашкаливающий барометр друга. Долго мне потом голому пришлось бегать по стенам и потолку, чтобы он в отместку не сделал то же самое.

Запыхавшись до полусмерти, мы натянули штаны и вылетели из мастерской, на ходу заправляясь.