– Дядя Томас! Тетя Эммелина!

Было ясно, что оба ошеломлены, но, не давая им времени заговорить, она прошла дальше и заняла стул слева от мистера Кодрингтона. Оттуда она кивнула через стол.

– О, Перри, как приятно тебя видеть! Как давно мы не встречались, не правда ли? И я не была знакома с Лиллой, но рада видеть и ее. – Ее взгляд скользнул дальше. – Как поживаете, кузина Инес?

Филипп откинулся на спинку стула. Если это был первый тест, она выдержала его с честью. Но, с другой стороны, Энни Джойс тоже была достаточно осведомлена, чтобы его выдержать. Тереза знала всю семейную историю, и у нее было много семейных фотографий. Эта женщина, конечно, не могла знать о Лилле, но это уж, как Филипп себе представлял, заслуга Лин. Он бросил на девушку осуждающий взгляд. Та заняла стул рядом с Милли Армитедж. На Линделл было темно-зеленое платье с отложным воротничком из муслина. Цвет придавал ей особую бледность. Быть может, дело вовсе не в цвете. Ее кожа была гладкой и бледной как молоко. За черными ресницами темнели причудливые, в крапинку, глаза. Она на него не смотрела. Он тоже не должен на нее смотреть. Филипп нахмурился и с усилием отвел взгляд. Линделл подумала: «Он злится… он меня ненавидит… Уж лучше так… Что будет с нами со всеми?.. Я не могла бросить ее одну».

Мистер Кодрингтон посмотрел на стол и сказал:

– Кто-нибудь хочет задать какие-то вопросы?.. Да, миссис Джослин.

Эммелина подалась вперед над столом.

– Вы только что узнали моего мужа – быть может, вы расскажете нам о его месте на семейном древе?

Томас Джослин откинулся назад и опустил глаза. Ему все это чрезвычайно не нравилось. Лучше бы Эммелина не приходила или, если уж пришла, сидела бы тихо и предоставила говорить кому-то другому. После почти двадцати лет брака ни одна из этих двух вещей не представлялась ему возможной. Тем не менее он все равно о них мечтал.

Сидящая по другую сторону от него Анна с улыбкой ответила:

– Ну конечно. Отец Филиппа имел двух братьев. Дядя Томас – младший. Отец Перри был средним братом.

Эммелина продолжала:

– А какие у нас дети?

– Четыре мальчика. Полагаю, старшему около шестнадцати. Его зовут Том, а других – Амброз, Роджер и Джеймс.

– Мы называем его Джимом, – сказала Эммелина, и Анна засмеялась.

– Вы знаете, я думаю, подобного рода вещи нас никуда не приведут. Я имею в виду, если кто-то спросит меня, кто такая кузина Инес, и я отвечу, что она сестра кузины Терезы, а их отец был двоюродным братом моего дедушки, – что ж, это попросту ничего нам не даст, потому что Филипп, судя по всему, думает, что я Энни Джойс, а Энни все это было бы известно так же хорошо, как и мне.

Все посмотрели на нее. Филипп – тоже. Казалось, она являла собой воплощенную откровенность: щеки ее чуть порозовели, губы освещала улыбка, левая рука с сапфиром принадлежавшего Анне кольца невесты, перекрывающего платиновое обручальное кольцо, небрежно лежала – или же, напротив, это было тщательно выверено? – на темной отполированной столешнице. Глаза женщин были устремлены на кольца.

– Совершенно верно, – сказала Инес, – все это никуда не годится, сплошная трата времени. – Ее светлые глаза злобно сверкнули на Эммелину. – Что нам требуется, так это здравый смысл. Почему Филипп считает, что она не Анна? Почему думает, что она Энни Джойс? Вот с чего мы должны начать.

Здравый смысл на сей раз облекся в крайне раздражающую форму. Голос Инес, ее стремительные взгляды, бросаемые на Эммелину, на Линделл, на Филиппа, были весьма враждебного свойства.

Мистер Кодрингтон принял безропотный вид.

– Быть может, Филипп ответит на это?

Филипп смотрел прямо перед собой, через голову Анны, на элегантный портрет Филиппа Джослина, который был пажом при дворе Вильгельма и Марии. Узкие белые бриджи и лимонного цвета плащ, небрежно спадающие на лоб очень светлые волосы. На портрете ему восемь лет. В двадцать восемь он погиб на дуэли из-за неверной жены. Ее портрет висел, сосланный, в углу, на втором этаже – множество красно-розовых оборок и темных, спускающихся на лоб локонов.

Филипп изложил свою историю, как излагал ее в салоне: падение Франции – Дюнкерк – отчаянная попытка вызволить Анну – ее смерть в ходе этой попытки. На всем протяжении рассказа его голос был крайне спокоен и лишен экспрессии. Он был очень бледен.

Когда он закончил, у Эммелины был наготове вопрос:

– Ты поехал, чтобы забрать Анну, и видел ее и Энни Джойс вместе. Насколько я знаю, никто никогда не видел Энни после того, как ей было пятнадцать лет… разве только Инес?

Мисс Джослин затрясла платиновой головой в несообразной легкомысленной шляпке.

– Я считала каприз Терезы смехотворным! Я говорила ей об этом, и ей это не нравилось. Людям очень редко нравится правда, но я положила за правило говорить то, что думаю. Я говорила это Терезе, и она со мной ссорилась. Никто не может сказать, что это моя вина. Мы встретились на свадьбы Анны, но не разговаривали. У Терезы был очень злопамятный характер. Что до Энни Джойс, я видела ее только раз, примерно лет десять назад. Весьма неуклюжий, непривлекательный ребенок. Не было в ней ничего, что бы объясняло такую прихоть Терезы. Но если вы меня спросите, она делала это лишь за тем, чтобы досадить семье.

Поскольку все за столом разделяли это мнение, ответных реплик не последовало.

Эммелина торопливо сказала:

– Пусть Филипп ответит на мой вопрос, Инес. Он видел Анну и Энни Джойс вместе – не так ли, Филипп?

– Да.

– В таком случае, насколько они были похожи? Вот что мы все хотим знать.

Филипп посмотрел на нее. Милли Армитедж подумала: «Он страшно напряжен. Это хуже, чем любые похороны, и это собирается продлиться не один час».

Затем прозвучал его лишенный эмоций голос:

– Боюсь, я не думал о сходстве. Было за полночь. Мне пришлось войти с тыльной стороны дома. Пьер проснулся и сходил за девушками. Вы говорите, я видел их вместе – мы находились в кухне при единственной свече. Я отослал их собираться. Послал Пьера за другими людьми. Девушки вернулись, и мы тут же тронулись в путь.

– Но ты все же видел их вместе, – настаивала Эммелина, – и должен был заметить сходство.

– Конечно, сходство было.

– Волосы Энни были темнее, чем у Анны, – сказала Инес Джослин. – Даже в пятнадцать лет, я уверена, они были темнее.

Эммелина бросила на нее выразительный взгляд.

– Волосы не всегда остаются одного цвета – не правда ли, Инес?

Лилла сдержала смешок, и слава богу! Эти ужасные платиновые локоны! Почему люди не могут позволить своим волосам седеть, когда приходит время? А потом вдруг ей расхотелось смеяться, и она подумала: «Это ужасно… они злые».

Филипп отвечал тетке Эммелине: