Отбиваться в укрепленном штабе — а в том, что это был именно штаб береговой обороны, убеждали соответствующие карты прибрежных глубин и береговых линий, размётанные на столе и на полу, — можно было долго. В соседней комнате обнаружился оружейный склад, небольшой, — видимо, роты охраны, но этого могло хватить на сутки беспрерывных боёв, а то и больше. Имелся ещё внушительный бак питьевой воды и несколько ящиков сухого пайка. Воюй не хочу.

Если бы дело было на передовой, а не в глубоком немецком тылу, где пятёрка русских солдат была, как выразился Малахов, брезгливо глядя на стандартный портрет над столом: «чирья на заднице Гитлера».

«Не то что двух суток, и двух часов терпеть не будут. — Понял Саша. — Особенно с той минуты, как заговорила по своим же немецкая зенитка с горы, и торпедные катера пришлось вывести из бухты в безопасное место. Причём один из них — уже дымящимся и на буксире. Так что, как ни крути, Малахов был прав. Уходить надо, — подумал Новик, разглаживая ладонью карту, похоже, что именно их участка линии обороны. — Вот только куда?»

Единственной стороной, не блокированной немцами, был скальный обрыв за их спиной, обозначенный мгновенным переходом рыжеватой размывки высот в тёмно-синие тона глубины. Здесь же, по идее, оканчивался и охранный периметр базы. Но если даже севастопольский бесшабашный братишка, видевший уже этот обрыв в натуральном виде, смотрел на него теперь только как на способ самоубийства, так не лучше ли уже, в самом деле, «с музыкой»?

Телефонная трель оторвала лейтенанта от невеселых размышлений.

— Я тут отсюда наблюдаю пренеприятную картину, — спустив на колени текстолитовую коробку телефонного аппарата, кричал в трубку Войткевич. — По вашу душу с соседней высотки разворачивается орудие весьма и весьма солидного калибра. Мы, конечно, попытаемся возразить, — он пригнулся и отпрянул подальше от воронки дульного тормоза, плавно поплывшего над его головой. Везунок поворачивал орудие в сторону высотки, где также неторопко, точно готовясь к дуэли, плыло навстречу зенитному «Flak» дуло почти такого же на внешний вид, только гипертрофированного до 88‑го калибра зенитного орудия. — Но, если подпишутся ещё и гаубицы, то припоминайте «Отче наш», или «Адонай Элоим», кому как нравится.

— Ты бы не каркал, товарищ лейтенант, — подал голос с подвижного сиденья наводчика сержант Каверзев, оторвавшись от окуляра прицела. — А то у меня тут в зеркале как раз твоя гаубица на нас уставилась. И не одна…

Он надавил педаль, и зенитка забилась в откатной люльке с ритмичным стуком парового копра, выплёвывая пламя и пороховую копоть.

— Я не каркаю, я предвижу, — неслышно в грохоте, проворчал Войткевич и поторопил в трубку: — Тикайте оттуда, Саша! Сейчас вас в ответ накроет!

Ни богу свечка, ни чёрту кочерга…

Касаткин насторожился, прислушиваясь.

Тишина накатила внезапно и ещё более оглушительная, чем пальба и взрывы, — так это всегда бывает: тем сильнее оглушает тишина, чем яростней только что гремел бой. Подождав, на всякий случай, ещё минуту-другую, Александр с замершим дыханием и неистовым биением сердца скрипнул железной дверцей.

Наших, — насколько их там можно считать «своими», — не было. Только приоткрытая задняя дверь, выводившая на позиции зенитного дивизиона, указывала путь отступления. Не было ни убитых, ни раненых. Не считая, конечно, немецкого фрегаттен-капитана, так и оставшегося в кресле с расстегнутой кобурой, но не вынутым парабеллумом, адъютанта его, растянувшегося на пороге (куда бежал, чёрт его знает?). Да ещё четырех фрицев, бросивших амбразуры и свалкой скопившихся подле входа в дот под стенами, посечёнными осколками гранат и щедро забрызганными кровью.

Даже не верилось, что всё это учинили троё военнопленных, внезапно очутившись не там, где их готовились встретить пулемётчики на вышках периметра, а в тыловом окопе перед безмятежно открытым штабом. Не ждали такого немцы, не ждали.

Касаткин почти рефлекторно подобрал «шмайссер», отброшенный то ли в ходе рукопашной, то ли гранатным разрывом. Передёрнул, проверяя, затвор. Работает. Патрон в патроннике.

И именно в таком виде его застал первый из «фельдполицай», осторожно заглянувший в приоткрытую железную дверь.

Что Касаткин сделал следом, он сообразил уже после, когда соображать было как-то поздно. А в тот момент, увидев направленное на себя дуло маузера, он, не задумываясь, спустил курок. Фриц, словно и дальше протискиваясь в щель двери, ввалился в коридор штаба…

Но есть и выше

Трехступенчатый ствол грозной гаубицы вздрогнул, отскакивая назад и окутываясь пороховым облачком. И накрыло…

Но не дот, из задних дверей которого в ход сообщения со звериным проворством юркнули фигурки Новика в немецкой форме и Малахова в красноармейских обносках военнопленного. Огромные холмы вздыбленного каменистого грунта выросли на месте самой гаубицы. А через секунду на месте одного из пакгаузов образовался смерч обломков; дружно сыпанули во двор закопченные стёкла цеха, превратившегося в каменную лавину; переворачиваясь в воздухе, рванул золотыми клубами пламени фургон «Даймлера».

— Это не я, — озадаченно протянул Везунок, откинувшись на сиденье. — Я туда ещё не довернул, — он поднял голову, сдвинув на затылок немецкую каску.

— И не я, — добавил Каверзев, также уставившись в небо. — Я ни одной нашей станции не поймал, даже Москвы, не то чтобы Таманской воздушной дивизии.

Выныривая из золотистой кромки облаков и ныряя в грязно-серые разводы дыма, на небо, с неспешностью парадного построения, наползали тени двухмоторных «СБ». Впереди их тяжеловесного клина, словно лёгкие стайки стрижей, метались краснозвездные «ЛаГГи» и «Аэрокобры». Нарастающий вой бомб утопил в своей жуткой симфонии даже близкие разрывы немецких снарядов. Вой стремительно перерастал в свист…

— Вот это музыка, — расплылся в безотчётной улыбке Каверзев.

В следующее мгновенье земля заходила ходуном, бросая разведчиков на колени и подкидывая в сиденьях орудийной станины.

— Музыка, конечно, весёлая, — проворчал Яков, зажимая уши ладонями и тревожно оглядываясь на приближающийся вал огня и бурых клубов земли поверх бруствера. — Как у чёрта на поминках, но…

— Шансов прибавилось, но ненамного, — констатировал Новик, вскочив в гнездо зенитки под прикрытием близкого разрыва авиабомбы.

Груды щебня вдогонку хлестнули в бетонированный капонир, подгоняя и Малахова, инстинктивно и беззащитно прикрывшего голову локтями.

— Закопают за компанию, — контуженым криком подтвердил Яков, меняя серую пилотку на оливково-зелёную каску. — Антон! Угомонись! Они лучше тебя справятся!.. — повернулся он в сторону зенитки, продолжавшей с упорством механического завода слепо палить в бурый вал дыма. — И так ни черта не слышно! Антон?!

Везунок, сидевший рядом со старшим сержантом, потянулся через казённую часть орудия и взял за плечо Каверзева, приникшего к окуляру прицела. Голова Антона бессильно откинулась к плечу, и стал виден багровый провал на месте виска. Провал, из которого безостановочно вились на порыжелую гимнастерку вишенные струйки. Арсений хотел было снять ногу старшего сержанта с педали гашетки, но передумал.