Крымские же историки, для большого беспристрастия, вероятно, к своему собственному пересказу вышеприведенного события присовокупляют также целую статью о том же самом предмете из истории Нишанджи-паши – Сейид-Мухаммед-Риза предпосылает этой статье такую оговорку: «Так как подробности о крымском походе[990], собранные и сгруппированные в дивной истории Нишанджи-паши, несколько противоречат повествованиям бедняка сего[991], то они и приводятся здесь слово в слово». Автор же «Краткой Истории» опять слишком уже сократил рассказ Нишанджи-паши, выпустив некоторые существенные подробности[992]. Вот что мы читаем в этой статье.

«С Божия соизволения направленные на пределы Кафы действия падишаха небожителя[993] способствовали лишь вкушению жителями благомилостей господних. Это светило веры и государства, блеск очей султаната и калифата в доме Османовом, было факелом, озаряющим здание веры мусульманской. Но ему еще надлежало смахнуть пыль заблуждения, нанесенную на зеркало веры вчинаниями восставших в пределах благоденственного и правоверного Рума тиранов-притеснителей и затеями заблуждающихся супротивников, и очистить ясное лицо ее. Но осуществление этих счастливых намерений зависело от благоприятного свидания с находившимся в той стране татарским ханом. По требованию обстоятельств, господин падишах, посадив в Кафе своего благополучного царевича, сам в том же году отправился повидаться с покойным Менглы-Герай-ханом, бывшим в то время ханом татарских стран. А Менглы-Герай-хан был человек честный, правдивый, ведавший исламские дела согласно шариату, правоверный суннит, удачливый, натуральный и благовоспитанный. С султаном Баязидом у них были самые искренние, братские отношения. В грамотах, писанных от его Высокого Порога хану, говорилось: «Ваша сторона, убежище братства». Когда господин падишах, выйдя из Кафы, направился в его сторону, то хан, узнав об этом, встретил его со всем татарским войском, со всей свитой и церемонией, в сопровождении всех султанов, аянов, огланов и мурз. Выказав всякого рода почести, он исполнил все обычаи и требования гостеприимства: ни в чем не оплошал и не промахнулся. Встреча их была причиной всеобщего спокойствия и радости. В то время как падишах выше описанным образом из Трапезунда отправился со всеми своими детьми и свитой в Кафу, сердцем султана Ахмеда овладела тоска и забота, страх и смятение. Вот что ему пришло в голову: «Наверное брат мой оттуда прямой дорогой пошел в Румилию и, обеспечившись теми путями, примется за дела управления». Встревоженный, он пишет хану письмо с такого рода покорнейшей просьбой: «Брат мой Селим нашел у вас прибежище. Его цель пробраться в пределы румилийские; но если вы ему не поможете, это ему не удастся. Вот наш скромный его величеству хану подарок, состоящий в высочайшей грамоте, по которой все находящиеся в кафской области владения, в особенности со всеми девятью славными и известными крепостями, пусть будут ваши, только не пропускайте пожалуйста в ту сторону моего брата». Письмо это было прислано с нарочитым человеком.

«Случилось так, что именно во время встречи падишаха с ханом туда явился человек султана Ахмеда и доставил хану письмо его. Когда хан узнал, в чем дело, сердце его пришло в смущение. Он в рассеянии думал: “Если у вступившего в нашу территорию царевича есть намерение перебраться в Румилию, то препятствовать ему не подходяще вам: это было бы неблагородно”. Он был расстроен этим.

А у хана тогда был сын, по имени Мухаммед-Герай, такое отродье, по натуре своей склонный ко всякому злу и безнравственности. Как только он увидел ту владетельную грамоту султана Ахмеда, то обрадовался и, обратившись в отцу своему, говорит: “Султан Ахмед такую оказывает нам милость – шлет грамоту, даруя нам такие владения, области и крепости. За такую любезность и благоволение нам надлежит тоже порадовать его – задержать брата его”.

Великодушный хан, чтобы опровергнуть возмутительные мысли сына, говорит ему: “Сын, если твою цель и желание составляют крепости и владения, то тебе и шах Селим в них не откажет: проси у него”.

В одну ночь сделано было нарочитое собрание на пиршество в честь покойного падишаха[994]. Сборище было, по татарскому обычаю, большущее. На пиру этом Мухаммед-Герай встал на ноги, держа в руках бокал, и говорит: “Селим султан, отцу твоему не долго осталось жить; царствование над Румом твое будет; тебе скоро придется сесть на престол. Если я в ту пору у тебя попрошу нечто, то ты исполни!” – Падишах отвечал: “Что тебе желательно, царевич?” – “Отдай нам во владение находящиеся в кафской области крепости и пристани, и мы их заберем во дни твоего благополучия”. – Тогда султан Селим с свойственным ему красноречием соизволил сказать следующее: “Царевич, мы – цари, а не в правилах и не в обычаях царских, да и с исстари действующими законами не сообразно, дарить области и владения: цари земли берут, но никому не дают. Драгоценных камней, серебра, золота, денег, и чего-либо из других царских сокровищ сколько хочешь дано будет; отказа не будет; но только и не хоти земли и владений”. – Ханский сын сел, а султан Селим встал и ушел в свою палатку. Тогда Мухаммед-Герай обращается к хану, своему отцу, с укоризною и говорит: “Вот посмотри-ка, что говорит этот шут! Султан Ахмед, с расстояния в два месяца пути, жалует нам области, крепости, шлет владетельные грамоты; а этот, сам будучи у нас в руках, в нашем кулаке, слышал ты какие речи говорит? Этот скверный шут не то чтобы дать нам владения, а еще, если сделается падишахом, так я уверен, и наши-то владения возьмет. Я не упущу случая и захвачу его”. Сказав эти слова, он встал. Хан стал его удерживать; ничто не помогло: он пошел собирать войско. Хан был очень огорчен и встревожен поступками его. А при нем был младший сын его по имени Сеъадет-Герай, умный, рассудительный юноша, смышленый, сведущий, сообразительный, совсем еще молодой, розоволицый, розовощекий, лукобровый, светоч приличный трону и короне мира. Хан в ту же ночь привел его и говорит ему: “Сын, я тебя дарю Селим-хану. Власть над царством румским ему подобает. Отцу его осталось не долго жить. Царство ему достанется. Вот брат встал с беседы с ним и ушел, с тем чтобы на утро идти на него с войском. Его цель и намерение не хорошие. Сейчас же спеши к Селим-хану и сегодня же ночью удаляйтесь с нашей земли; как можно скорее переправьтесь на ту сторону реви Узу (Днепра) к Ак-Керману”.

В ту же минуту он послал Сеъадет-Герая. Тот в полночь явился к падишаху и изложил слова хана. Как только стало известно положение дел, на р. Узу были приготовлены лодки, и тотчас же живой рукой со всей свитой и челядью до света переправились на ту сторону реки Узу[995]. А Мухаммед-Герай приходит с тридцатью тысячами татар к тому месту, где находился лагерь, и видит, что там уж никого нет, пусто. Подивились и разошлись восвояси. А падишах, поблагодарив Господа за это, спасся. “На этом пункте, – говорит в заключение Мухаммед-Риза, – история Нишанджи достигла окончания: дальше будем писать от себя уже»[996]. Но дальше он говорит уже о других делах, не имевших никакого отношения к описанному факту. Автор же «Краткой Истории» прибавляет еще следующее: «Впоследствии времени султан Селим, ставши падишахом, сразился с братом своим султаном Ахметом, который, будучи побежден, бежал, и вышеупомянутый Сеъадет-Герай-султан был отряжен, вместе с Герсек-задэ-Ахмед-пашой, преследовать его; он же сослужил службу, умертвив султана Ахмеда. В мирное и военное время всегда находился в его сообществе; а потом, когда падишахом стал султан Сулейман, он (Сеъадет-Герай) проживал в качестве заложника; впоследствии сделался и ханом»[997].