Еще одним неприятным сюрпризом было то, что Вован Натанович ровным счетом не знал, с чего начинать. Саныч обещал позвонить и сказать, как проще организовать поиски нужного лица. Но вот уже целые сутки прошли со дня прибытия Дроздова в Будапешт, а вестей от его юрисконсульта не было никаких.

Ждать было нечего, и Вован Натанович решился. Он набрал номер внутренней службы информации и по слогам прочитал им имеющуюся у него информацию о имени, фамилии и месте дислокации нужного ему человека. Приятный женский голос пообещал ему навести справки и помочь, чем возможно. А пока Вовану Натановичу была предложена продолжительная экскурсия по городу с посещением разнообразных достопримечательностей как исторической, так и деловой части города. Дроздов согласился.

* * *

Выйдя на вокзале, Женя просто очумела от того, насколько ей здесь все нравилось. Впервые в жизни ее патриотизм дал глубокую трещину, потому что Женя поняла одно: она нигде в жизни не видела такое количества урн. Они были красные, новые и ослепительно чистые. Даже получив потом ударную дозу адреналина и массу впечатлений, Женя все равно понимала, что ничто не поражало ее столь сильно, даже цветущие в конце декабря розы в удивительно симпатичных палисадниках.

Ей все нравилось и все для нее было настолько необычным, что она порой забывала смотреть под ноги, и если бы не постоянная забота ее спутника, разбила бы себе все коленки.

Если Жене было все равно куда идти и что делать, то у Ильи очевидно была какая-то цель, которой он следовал с настойчивостью и упорством. Была бы Женя немного наблюдательнее, ее непременно насторожило бы поведение молодого человека: слишком уж редко он оглядывался по сторонам, чтобы определить, где они находятся и куда им двигаться дальше. Жени же была поглощена впечатлениями, которые захватили ее всю целиком и полностью, а потому сама не заметила, как они из шумного и красочного центра деловой части города – Пешта – переместились в район, который больше всего напоминал какое-то поселение очень состоятельных буржуа. Все улочки были застроены коттеджиками с садиками и решеточками, и все дышало желанием не только выпендриться перед соседями, но создать шедевр обывательского искусства и внести вклад в прелестный вид местности. Называлось все это «модьярками».

Илью, по всей видимости, мало интересовали эстетические подробности этого района. Он планомерно двигался к цели, волоча за собой разомлевшую от удовольствия подругу. Цель была скоро достигнута и представляла собой примитивного вида одноэтажное здание, окруженное сеткой «рабица» и пустынным двором, который пытались сплошь перекопать пыльные и хмурые куры. Этот дом был самый примечательный из всех именно своей вызывающей неэстетичностью, так что даже казался каким-то особого рода архитектурным изыском.

Илья остановился перед калиткой и нажал кнопку.

– Золтан! – разулыбавшись до ушей прокричал Илья и приветственно помахал рукой.

Физиономия в окне прояснилась, сделав это неожиданно обаятельно и скрылась вновь. За этим последовал какой-то металлический шум и на пороге дома материализовалась фигура долговязого парня в форме с нацисткими нашивками. Форма ему была явно маловата: красные руки высовывались из рукавов куда дальше, чем это было предусмотрено уставом. Увидя свастику, которое для нескольких поколений русских людей обладала устрашающим воздействием, Женя вскрикнула и сделала шаг назад. Парень в форме удивленно посмотрел на нее, а потом перевел вопросительный взгляд на Илью и звучным голосом проговорил что-то с вопросительной интонацией на совершенно ни на что не похожем языке. Илья ответил ему тем же, ни обменялись рукопожатиями и дружески похлопали друг друга по плечу.

«Он – иностранный шпион!» – в ужасе подумала Женя. – «Международный заговор с нацистами!»

Она стала стрелять глазами в разные стороны, готовя себе путь к бегству. Что она будет делать дальше, женя представляла смутно. Надо было искать Российское посольство и просить помощи…

Илья посмотрел на Женю и, видимо, прочитав ее мысли, сообщил:

– Это – Золтан. Он – друг. А что форма – не обращай внимания. Это у него дед в австро-венгерских войсках служил, а китель остался. Он его как домашнюю одежду носит. А дед – тот умер уже.

Женя скептически посмотрела на Золтана, который по виду был пентюх пентюхом и улыбался, видя перед собой симпатичную иностранку. Женя этого знать не могла, но по меркам этой страны она была сущей красавицей и могла бы стать секс-символом – если бы захотела: в Модьярии с женской красотой были какие-то кармические проблемы.

– А откуда ты его знаешь? – недоверчиво поинтересовалась она.

– Давно знакомы. Я служил здесь. У нас вон там часть была.

Женя непонимающе уставилась на Илью, одновременно задавая себе целый ряд вопросов: сколько же Илье лет? Откуда здесь русские военные части? Почему он не отмазался от армии?

Илья понаблюдал за Жениным замешательством и, снисходительно улыбнувшись, сказал:

– Да, с стар, я супер-стар.

Потом они снова покалякали на этом ужасном языке и Илья повелел:

– Ты пойдешь в дом, а мы тут с другом по делам, ага?

Женя не стала перечить, прошла в дом, где благообразная старушка с брошкой на жабо, ласково лопоча что-то, потчевала ее какими-то пресными лепешками типа просвирок, пока «мужчины», громыхая железом лазили по подвалам. Это продолжалось томительно долго – минут двадцать, после чего состоялся обряд прощания, после чего Женя с Ильей опять куда-то побежали, что, в принципе, было не важно – по крайней мере, Жене так казалось. Она всю дорогу разгадывала загадку – для чего они посещали товарища Ильи. По крайней мере, наличие чего-то тяжелого в рюкзаке спутника, говорило о том, что все было не случайно.

* * *

Быть грузчиком, как выяснилось, не так-то плохо. По крайней мере, у тебя всегда есть возможность пообщаться с себе подобными, а быть постоянно в состоянии легкого алькогольного стресса – это было вообще неотъемлемой частью профессионального имиджа – как, например, отсутствие одежды для стриптизерши. Твердотыкин до того внедрился в среду особ, приближенных к имуществу музея, что даже не сразу среагировал на поступившую информацию. А информация – с учетом изначальной цели – была ценная: первая экспозиция музея будет произведена не в городе Кишиневе, как это изначально планировалось, а, в силу причин, от администрации не зависящих, прямо в столице Венгерской Народной Республики – городе Будапеште. Эти сведения были достоверными и должны были подвигнуть Леонсио на подвиг мобилизации всех сил организма для подготовки к предстоящим решительным действиям.

По приезду в Будапешт, весь обслуживающий персонал – включая грузчиков – собрали в каком-то зальчике при вокзале, где им была прочитана нравоучительная лекция о манере поведения в этой, богатой историческими традициями и культурным наследием стране. Для непонятливых в конце было сделано строгое внушение: от музея не отходить ни на шаг, с местными жителями не контактировать. От непоправимых последствий от диалога двух культур должно было уберечь отсутствия у персонала местной неконвертируемой валюты – форинтов. Для желающих приобщиться к культуре было уготована возможность ознакомиться с экспонатами одноименного будапештского музея, в котором и должна была состояться экспозиция.